Золотые закаты - [13]
Как животные воспринимают смерть как таковую? Понимают они меру опасности для жизни? Действует ли на их чувства гибель товарища? На первый вопрос ответ может быть утвердительный: понимают и часто используют поражающие человека способности предвидеть опасность и спастись в, казалось бы, безвыходных положеньях. Что касается чувств, то человеческие мерки тут неприемлемы. Для большинства животных гибель товарища – это в первую очередь знак опасности: надо спасать свою шкуру. (Особо стоит ярость матери, иногда готовой жертвовать жизнью при опасности для детенышей.) Медведи, кабаны, волки, как только опасность минует, сожрут оплошавшего сотоварища.
Для человека смерть другого человека, помимо скорби о ближнем, – напоминанье о том, что и ты тоже смертен. Животным такие переживанья неведомы. Но запах крови и бездыханность только что стоявшего рядом товарища некоторых все же волнует. С детства помню картину. На лугу молния убила корову. Пастух прирезал ее. До сих пор перед глазами у меня стадо – коровы собрались в круг с опущенными головами, они мычали, глаза налились у них кровью. Еще более впечатляющее зрелище описывают свидетели смерти в группе слонов. «Слоны встали в круг, поочередно ощупывали упавшего хоботами, пытались поднять и, когда поняли тщетность усилий, не разошлись, а молчаливо топтались рядом почти двое суток. Все кончилось тем, что слоны забросали погибшего ветками и только потом тихо, не спеша удалились».
Твердо можно сказать: среди животных нет самоубийств. У человека счеты с жизнью есть акт сознания. Животные сознания не имеют. За жизнь они борются до последнего. Бросающийся с высоты на землю лебедь – не более чем легенда. «Самоубийства» китов, о которых время от времени пишут, – еще не разгаданная тайна, связанная, видимо, с «поломкой» тонкого, чувствительного механизма ориентации.
Но некоторым животным свойственны глубокие переживанья при утрате партнера. (Это особенно хорошо прослежено у гусей.) Случается даже гибель таких осиротевших животных – гусь, например, разбился о провод электролинии, не уберегся от зубов хищника. Но это не сознательный уход из жизни, это притупление, подавленность чувства самосохранения. Свойственное и людям тоже.
• Фото из архива В. Пескова. 16 августа 1996 г.
Год не видались…
Да, без малого год… Прошлую осень прилетели как раз к уборке картошки. В этот раз ботва у картошки еще зеленеет. Зеленеют под пленкой перезревшие огурцы и недозревшие помидоры. Как на Кубани летом, цветут в огороде Агафьи подсолнухи. Они тут не вызревают. «Зато радость от них…» – улыбается огородница и спешит показать нам что-то укрытое одеялом. В теплом шалашике – чуть побуревшие тыквы.
– Да ты, Агафья, мичуринец.
– Это це такое – мичуринец? – поднимает огородница брови, чутьем понимая: какая-то похвала…
Рожь в огороде сжата, но зеленеет еще овес, посеянный тут для кур, синеют бобы и капуста, бушует зелень морковки, редьки. Но осень уже подкралась к таежному огороду. Уже пятнами по зеленому лес расцвечен желтым и красным, уже по-осеннему от дождей набухла, шумит река, а вершины гор побелели.
Днем тепло. Вертолет, высадив нас, немедленно улетел по таежным делам. Счастливый случай: он может сюда вернуться через два дня. Это значит, можно как следует оглядеться, спокойно поговорить, походить, заночевать у Агафьи под крышей.
Синий дым от костра отчетливо выделяет самую первую тут избушку – крошечную избушку (не хватает лишь курьих ножек). Очень маленькая – два метра на два. С огорода, идущего в гору, кажется: можно избушку поднять, как коробочку. Это жилье-зимовье сладил из остатков лыковской довоенной избы охотник. Агафья, рожденная пятьдесят один год назад, пальчиками, возможно, касалась прокопченных бревен. Николай Николаевич Савушкин, сам полжизни проведший в лесах, увидев Агафью с отцом возле этой избушки и узнав, что в ней они намерены зимовать, написал мне в Москву. «Они там замерзнут. Попытаемся до морозов построить что-нибудь потеплее и попрочнее». Успели построить. Но в спешке не все получилось как надо. Пришлось вскоре срубить еще одну хижину…
У костра Николай Николаевич Савушкин, Агафья и художник Сергей.
Сегодня «жилая точка» в горах напоминает усадьбу: три хижины, козлятник, курятник, изгороди, склад муки и крупы на столбах, оборудованная тропка к реке, огород…
Главная резиденция Агафьи совсем не похожа на прокопченную, вросшую в землю избушку, где прошли три четверти ее жизни. Нынешняя изба просторна и чиста настолько, что можно постлать половики, повесить занавески на окна. На постели – не куча тряпок, а одеяло, подушка. Пахнет печеным хлебом, рыбной похлебкой. Рядком стоит на полке вымытая посуда, висит на стенке барометр. И тикают сразу несколько часов – настенные, карманные и два будильника. Время на всех разное. В соседней избушке живет сейчас пришлый бородатый художник. У него есть приемник – время можно «править» по радио. Но такому способу Агафья не вполне доверяет. Считает, надежней, богоугодней спрашивать время у летчиков. И в этот раз она перво-наперво подкрутила будильник, а потом уж предстала пред нами с обычной, равной для всех улыбкой гостеприимства.
