Золотые костры - [92]

— Почему ты его просто не выбросила?

— В моих краях говорят, что любопытство кошки гораздо сильнее, чем ее чувство самосохранения. Вещь представляла собой загадку, и вот так просто избавиться от нее, бросив в придорожную канаву, у меня рука не поднялась.

Что-то не сходилось в ее словах.

— Но ты все же так и поступила.

Она молча закатала рукав кофты, показывая мне, что скрывалось под ней — белый шрам, начинающийся от тонкого запястья и заканчивающийся на плече.

— Моя попытка устроить ему глубокую проверку. Тиски лопнули, и он распорол мне руку. Это стало последней каплей. Я напрочь забыла о своем любопытстве, плюнула на осторожность и избавилась от него в тот же день.

— В Морове.

Она хмыкнула:

— Предполагалось, что меня в городе никто не знает. Я была там первый раз, по своим делам, и никому не называла ни имени, ни того, чем занимаюсь. Не могу не спросить, Людвиг, каким образом это привело ко мне?

— Ты права — до тебя никому не было дела. Но тот, кому ты продала кинжал, находился под наблюдением инквизиции. А они обычно склонны проверять всех, кто общается с подобными лицами. Один из осведомителей проследил за тобой и узнал все, что мог. Так эти сведения попали ко мне.

— Понятно, — произнесла она. — Не стоило мне связываться с цыганом.

— Как ты вообще его нашла?

— Он сам меня нашел. Я только вернулась от лекаря, который наложил мне целую кучу швов, и вливала в себя сливовицу в какой-то дыре, чтобы заглушить боль. А тут подсел цыган. Гадкий тип. Я сочла, что такой мрази как раз «пригодится» кинжал.

Да уж. Вот где ты ошиблась, Франческа. Такой человек, как Грофо, получил то, что не должно было попадать ему в руки. Не знаю — сразу ли он понял, что это, или же его кто-то надоумил, но многие хлебнули беды через край.

— Уж лучше пусть мерзкий ножик причиняет неприятности ему, а не мне, — продолжила девушка. — Цыган, когда клинок увидел, даже обо мне забыл. Я продала его за серебряную монету и ушла, прежде чем успела передумать. Надеялась, что больше про эту дрянь не услышу. Вот и все. Ты доволен?

— Вполне.

Я искал ответов, получил их, но не испытывал никакой радости. Все стало еще более странным и непонятным, чем было всего лишь несколько минут назад.

— Хорошо. Пожалуй, я рада, что мы поговорили. Завтра утром я уеду — меня ждут на праздновании в Дерфельде. Официальному лицу нельзя пропускать литургию. — Она скорчила рожицу. — Ты поможешь Львенку?

— Конечно.

— И ничего не скажешь об этом разговоре?

— Не вижу смысла.

— Спасибо, — поблагодарила она, взявшись за ручку двери, но замешкалась и спросила: — Раз ты узнал обо мне, то уверена — нашел и цыгана. Теперь он в Братстве?

— Он не станет говорить о тебе, так как умер еще летом.

— Хм… Кинжал причинил ему неприятности?

Вот уж точно. Причинил.

— Кинжал убил его.

— Не скажу, что расстроена. Надеюсь, клинок в надежном месте?

— Уничтожен.

Франческа кивнула и вышла. А я лег на кровать и уставился в темный потолок. Через стенку я слышал, как пришел Львенок, его тихий разговор с девушкой. Свеча догорела к середине ночи, но я так и не мог уснуть.

Наконец вернулся Проповедник, сел на свободный стул и задал вопрос:

— Ты говорил с ней?

— Да.

На этот раз он не стал жаловаться, что все самое интересное произошло без его участия.

— Она замешана?

— Косвенно. Но в который раз повторю — Львенка извещать об этом не стоит.

— Я нем как могила. Так откуда она его взяла?

Я посмотрел на него:

— Давай спать, Проповедник. Поговорим об этом позже.

Удивительно, но он не стал настаивать. Явно вспомнил, что не все тайны умеет держать за зубами. Ему совершенно не стоило знать, что законница украла кинжал у Кристины.

По крайней мере — сейчас.

Франческа уехала под утро, унеслась на снежных крыльях просыпающегося бурана, проскочив в тот момент, когда выходить на дорогу было еще не опасно. С рассветом, когда она уже должна была находиться в Дерфельде, вокруг постоялого двора разыгрался снежный ад.

Ветер выл, и постояльцы крестились, повторяя, что это черти беснуются перед великим праздником Рождества. За окном было белым-бело — сотни снежных мух закручивались спиралями, густыми облаками метались туда-сюда, накрывая тех, кто выходил на улицу.

Львенок, отчаянно зевая, выбрался в зал к полудню и, протирая глаза, сообщил:

— Отбой, старина. Сегодня, похоже, мы никуда не поедем. Коней бесполезно заставлять идти по такой погоде. Только замерзнем.

Он прав. Оказаться в снежном буране — приятного мало. Проще переждать, несмотря на то что виконт ждет стража уже не первый день.

— Хорошо.

— Тогда я спать. Когда еще представится такая замечательная возможность. — Он бросил последний взгляд в окно. — Надеюсь, она успела вернуться до непогоды.

— Уверен в этом.

— Проклятущие горы.

Он ушел наверх, а я остался в общем зале, где было гораздо теплее, чем в комнате. Меня никто не беспокоил, если не считать студента с лютней, предложившего сыграть в кости. Невысокий, чернявый и улыбчивый, он носил на плечах смешной цветастый плащ, больше всего похожий на лоскутное одеяло. На его куртке был нашит знак Савранского университета.

Я отверг его предложение, он ничуть не расстроился, сел в дальнем углу, занялся настройкой лютни, и через несколько минут его ловкие пальцы побежали по струнам, наполнив помещение музыкой.