Золотой запас - [3]

Немец уволился из ОМОНа, когда понял, что это тупиковый путь развития – ни денег, ни славы, а в Чечне Рамзан Кадыров и полный телевизионный покой, на смену бэтээрам пришел мирный трактор. Он почти год болтался по городу без дела, перебиваясь случайными заработками, потом уехал в Москву, где судьба неожиданно преподнесла ему подарок – новую жизнь. Что называется, на серебряном подносе преподнесла. Теперь Немец жил в неплохой, хоть и тесной квартире и даже приобрел по случаю двухлетнюю «шестерку» «ауди». Жизнь налаживалась, и Немец даже начал думать – не попытать ли в очередной раз счастья в семейной жизни.

Именно об этом он и размышлял, пробираясь, нагнув голову, по подвалу новенького элитного жилого комплекса в Подмосковье. Он уже был тут дважды – с разведкой, и теперь мог идти с закрытыми глазами. В самом дальнем углу в пыли лежали два продолговатых баллона: облупившаяся синяя краска и помятые бока. Их забыли здесь сварщики, а Немец нашел. Это избавляло его от головной боли – все произойдет само собой, не надо даже ничего придумывать.

Немец перетащил баллоны на несколько метров под несущую конструкцию, развернув один из них вентилем к стене. На торчащий из стены крюк он подвесил пятилитровую канистру с машинным маслом. Чуть приоткрыв краник, прислушался к тихому шипению газа. Несколько раз шмыгнул носом, удовлетворенно хмыкнул. Достав из кармана перочинный ножик, проковырял в днище канистры небольшую дырочку. Тягучая жирная капля медленно и даже как-то нехотя сформировалась под отверстием, о чем-то своем подумала и рухнула вниз – четко на вентиль. Немец еще раз хмыкнул. Отряхнув руки, он быстро пошел – почти побежал – к выходу. Если он все рассчитал правильно (а он всегда рассчитывал все только правильно), то получалось, что на эвакуацию у него где-то около семи минут. В тот момент, когда на вентиль накапает достаточно масла, произойдет объемный взрыв. Второй баллон сдетонирует. Этой мощности хватит, чтобы сровнять аккуратненький жилой дом с землей. Выйдя на поверхность, он легкой трусцой побежал в сторону леса. Остановившись на опушке, последний раз посмотрел на обреченное здание: «Хорошо здесь жить, наверное, – подумал он. А потом добавил: – Было». И побежал дальше.

#4 Москва, Останкино – МКАД 6 мая 2008 года, 10.45

Во снах приходят звери и птицы. Приходят, смотрят и чего-то ждут. На вопросы не отвечают. Странные существа. Иногда по утрам кажется, что вся эта живность умнеет ночь от ночи. В глазах все больше смысла. Вот-вот заговорят. Чем сильнее это ощущение, тем страшнее. Понятно, что в тот момент, когда они осмысленно откроют свои рты, пасти, клювы и жала, случится что-то в высшей степени неприятное и страшное. И пора будет уходить. Молчите, звери. Заклинаю вас, молчите.

Нервно дернувшись, молодой человек открыл глаза и потер затекшую шею: опять, в который раз, уснул, положив голову на стол. Рядом тихо шуршал процессором монтажный компьютер. Значит, режиссер, как обычно, решил не дожидаться пробуждения великого таланта и тихонько отвалил домой. Так оно, собственно говоря, всегда бывает.

Молодой человек встал с кресла, потянулся, расправляя ноющие мышцы, пару раз хрустнул костяшками, подергал головой из стороны в сторону – как боксер перед поединком на ринге. Вроде – жить можно.

Снова плюхнувшись в кресло, он оттолкнулся от пола ногами и откатился в другой угол комнаты. Затормозил пятками перед шатким столом с допотопной монтажной парой и слепым монитором. Резким ударом забил в Betacam кассету. Крутанул джог. Надо бы, надо бы уже выбрать дубль, но мозг категорически отказывается включаться. Все. Из розетки выдернули, спать пора. Он лениво потянулся еще раз и почесал предплечье – в том месте, где виднелась часть странной татуировки – толстый ствол какого-то дерева и ноги человека, висящие в воздухе, над землей. Еще раз оттолкнувшись пятками от пола, он проехал на кресле метра три, пружинисто вскочил и открыт дверь.

Он вышел в пустой, круглые сутки освещаемый холодным светом редких ламп останкинский коридор без окон и, прыгая то на левой, то на правой ноге, двинулся в сторону туалета. Прыжки отдавались неприятным грохотом, но никому помешать в этот час он не мог.

Вот скрипит грязная белая дверь, рука привычно нашаривает где-то на уровне пояса черный рычажок выключателя. Болезненно вспыхивает свет.

Молодой человек открывает холодный кран с отломанной пластмассовой звездочкой и долго плещет себе на лицо воду, набирая ее в ладони, сложенные лодочкой. Вода пахнет старыми трубами и хлоркой.

Он поднимает голову и смотрит на свое отражение в зеркале: глаза еще не проснулись и не приобрели привычный голубовато-стальной оттенок, они пока вообще лишены цвета; волосы на лбу слиплись, падают неряшливыми мокрыми прядями, по небритым щекам стекает вода. Молодой человек трясет головой, как мокрая собака, и быстро выбегает из туалета. Он больше не прыгает.

Надо еще раз, на относительно чистую голову, посмотреть все, что смонтировано за ночь, сохранить готовый проект на новой секвенции, оставить монтажеру записку – к его приходу вечером фильм надо доклеить. Работы, на самом деле, осталось совсем немного, и почти вся – техническая. Просчеты-обсчеты. Только выбрать проклятый дубль.