Золотой юноша и его жертвы - [105]

Шрифт
Интервал

— Господа, кажется, коммунисты… — Его взгляд скользнул по газетам, которые высокий юноша держал под мышкой.

В ответ второй ехидно заметил:

— Да, сударь, если вообще господа могут быть коммунистами! Если я не ошибаюсь, вы как раз и есть тот самый офицер, которого мы встретили сегодня под вечер на этой улице… Вы не видели здесь процессию рабочих?

В его взгляде и тоне капитан уловил еще большее к себе недоверие и постарался отвернуться, чтобы скрыть заливший лицо румянец. На какой-то миг его взгляд задержался на том месте, где он сегодня столкнулся с генералом, затем, посмотрев вдоль улицы, не идет ли кто, искренне признался:

— Да, видел… Только… — Неужели он хотел добавить, что рабочие понапрасну испугались, перестав выкрикивать свои лозунги? Нет, это ему показалось слишком. Проникнувшись большим доверием к высокому юноше, он спросил его: — Вы здесь живете?

Высокий юноша добродушно усмехнулся и ответил голосом, действительно внушающим доверие:

— Нет, здесь находится редакция нашей газеты. Вы, наверное, слышали о ней? — И, как само собой разумеющееся, показал капитану номер.

Капитан прочитал название, оно было ему знакомо, не раз эти газеты он видел у своего товарища инженера.

— Да, немного… — Доверие, которое вызвал у него этот человек, придало ему храбрости, и он решился заметить: — Как мне кажется, это единственное, что вам еще разрешено… издавать газету…

Молодой человек, вожак рабочей демонстрации, а также, по-видимому, и один из руководителей преследуемого властями рабочего движения, засмеялся:

— Пожалуй, что так! Да и то на нее постоянно налагают арест! Если уж у нас зашел об этом разговор, то, может, вам будет небезынтересно узнать: не далее как сегодня вечером домовладелец отказал нам в помещении, где размещалась редакция газеты, выставив довольно смешную причину… Он случайно оказался на площади, где проходила наша демонстрация, и один сумасшедший полицейский на коне чуть не наехал на него! А старик рассердился на нас: он, говорит, не хочет, чтобы из-за нас к нему домой нагрянула полицейская кавалерия… Могу ли я вас как офицера спросить, какое впечатление произвела на вас наша демонстрация?..

При упоминании о сумасшедшем полицейском капитан вспомнил Васо, его жестокость и те упреки, с которыми он накинулся на него на площади. Поэтому он медлил с ответом.

— Знаете, учитывая мое положение, для меня это действительно щекотливый вопрос… — Вспомнив об отповеди, которую тогда дал Васо, он уже с большей уверенностью продолжил: — Я видел вашу процессию на площади… Видел, как вас разогнали… Сделать это было не трудно… Вас было так мало, всего какая-то горсточка… Поскольку вы еще так слабы, на что вы надеетесь, каким образом думаете достичь цели?

Прежде чем молодой рабочий смог ответить, грубо вмешался второй:

— Разогнали! Что вы имеете в виду? Мы не шли туда сражаться и таким путем добиваться цели! Для этого мы еще слишком слабы, об этом мы и сами знаем! Если же учесть, что мы имеем дело и с предателями, кое-кто у нас на примете…

Молодой рабочий вопросительно посмотрел на товарища и уже более спокойно и предупредительно обратился к капитану:

— На ваши замечания, сударь, коротко не ответишь. Если вы ничего не имеете против, можем пройти часть пути вместе! Мы, правда, думали подняться по этой лестнице к дому, но можем и по следующей! А вы тоже идете в этом направлении…

Не дождавшись ответа, он пошел. За ним последовал и его товарищ. Капитан же продолжал стоять. Кого этот невысокий имел в виду, говоря о предателе? Не его ли? Может, кто-то из них заметил, как он бежал к постовому? Кровь отлила от его лица. Он едва выдавил из себя:

— Кого вы все-таки подозреваете в предательстве?

Вожак махнул рукой.

— Это особый вопрос! Во всяком случае, речь идет об одном проходимце… Послушайте! — он недоговорил и, в свою очередь, вопросительно посмотрел на капитана.

— Не знаком ли вам случайно некий Панкрац?

Мурашки пробежали по телу капитана, дыхание перехватило. Он с трудом пробормотал:

— Панкрац? А что?

Вожак все еще смотрел на него. Его добродушное лицо приняло строгое и суровое выражение.

— Причина простая! Это фамилия проходимца, которого мы подозреваем в предательстве! Надо полагать, не без оснований! Нам известно, что он является осведомителем; у одного товарища, приехавшего из провинции и не знавшего об этом, ему удалось выведать о нашей сегодняшней встрече. После демонстрации некоторые из наших видели его на главной площади в обществе того ненормального полицейского и офицера… Не вы ли это случайно были? Если да, то лучше сразу признайтесь, тогда и говорить нам не о чем!

У капитана отлегло от сердца. Правда, его подозревали, но больше все же Панкраца! Что ему оставалось делать? Все отрицать? Нет, пусть уж лучше сразу все прояснится!

— Да, это был я! — сказал он совсем тихо, а затем более уверенно продолжил: — Если вы мне не верите, что я случайно с ним познакомился в провинции, где служил… и точно также случайно встретился… тогда я считаю, что всякий дальнейший разговор между нами излишен, и мы можем расстаться!

Не без сожаления протянул он молодому вожаку руку. Тот с минуту еще смотрел на него, потом сделал жест рукой, будто собирается похлопать по плечу. И пошел, сказав:


Еще от автора Август Цесарец
Императорское королевство. Золотой юноша и его жертвы

Романы Августа Цесарца (1893–1941) «Императорское королевство» (1925) и «Золотой юноша и его жертвы» (1928), вершинные произведем классика югославской литературы, рисуют социальную и духовную жизнь Хорватии первой четверти XX века, исследуют вопросы террора, зарождение фашистской психологии насилия.


Императорское королевство

Романы Августа Цесарца (1893–1941) «Императорское королевство» (1925) и «Золотой юноша и его жертвы» (1928), вершинные произведем классика югославской литературы, рисуют социальную и духовную жизнь Хорватии первой четверти XX века, исследуют вопросы террора, зарождение фашистской психологии насилия.


Рекомендуем почитать
Наталья Кирилловна. Царица-мачеха

Полковник конных войск Кирилл Нарышкин летом 1669 года привёз дочь Наталью в Москву к своему другу Артамону Матвееву. В его доме девушка осталась жить. Здесь и произошла поистине судьбоносная для Российского государства встреча восемнадцатилетней Натальи с царём-вдовцом Алексеем Михайловичем: вскоре состоялась их свадьба, а через год на свет появился младенец — будущий император Пётр Великий... Новый роман современной писательницы Т. Наполовой рассказывает о жизни и судьбе второй супруги царя Алексея Михайловича, матери Петра Великого, Натальи Кирилловны Нарышкиной (1651—1694).


Стачка

Рассказ о первой организованной массовой рабочей стачке в 1885 году а городе Орехово-Зуеве под руководством рабочих Петра Моисеенко и Василия Волкова. Для младшего школьного возраста.


Подвиг Сакко и Ванцетти. Легенда Новой Англии

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Илья

Роман по мотивам русских былин Киевского цикла. Прошло уже более ста лет с тех пор, как Владимир I крестил Русь. Но сто лет — очень маленький срок для жизни народа. Отторгнутое язычество еще живо — и мстит. Илья Муромец, наделенный и силой свыше, от ангелов Господних, и древней силой от богатыря Святогора, стоит на границе двух миров.


Серебряная чаша

Действие романа относится к I веку н. э. — времени становления христианства; события, полные драматизма, описываемые в нем, связаны с чашей, из которой пил Иисус во время тайной вечери, а среди участников событий — и святые апостолы. Главный герой — молодой скульптор из Антиохии Василий. Врач Лука, известный нам как апостол Лука, приводит его в дом Иосифа Аримафейского, где хранится чаша, из которой пил сам Христос во время последней вечери с апостолами. Василию заказывают оправу для святой чаши — так начинается одиссея скульптора и чаши, которых преследуют фанатики-иудеи и римляне.


Крымская война

Данная книга посвящена истории Крымской войны, которая в широких читательских кругах запомнилась знаменитой «Севастопольской страдой». Это не совсем точно. Как теперь установлено, то была, по сути, война России со всем тогдашним цивилизованным миром. Россию хотели отбросить в Азию, но это не удалось. В книге представлены документы и мемуары, в том числе иностранные, роман писателя С. Сергеева-Ценского, а также повесть писателя С. Семанова о канцлере М. Горчакове, 200-летие которого широко отмечалось в России в 1998 году. В сборнике: Сергеев-Ценский Серг.


Баконя фра Брне

Симо Матавуль (1852—1908), Иво Чипико (1869—1923), Борисав Станкович (1875—1927) — крупнейшие представители критического реализма в сербской литературе конца XIX — начала XX в. В книгу вошли романы С. Матавуля «Баконя фра Брне», И. Чипико «Пауки» и Б. Станковича «Дурная кровь». Воссоздавая быт и нравы Далмации и провинциальной Сербии на рубеже веков, авторы осуждают нравственные устои буржуазного мира, пришедшего на смену патриархальному обществу.


Скошенное поле

В лучшем произведении видного сербского писателя-реалиста Бранимира Чосича (1903—1934), романе «Скошенное поле», дана обширная картина жизни югославского общества после первой мировой войны, выведена галерея характерных типов — творцов и защитников современных писателю общественно-политических порядков.


Пауки

Симо Матавуль (1852—1908), Иво Чипико (1869—1923), Борисав Станкович (1875—1927) — крупнейшие представители критического реализма в сербской литературе конца XIX — начала XX в. В книгу вошли романы С. Матавуля «Баконя фра Брне», И. Чипико «Пауки» и Б. Станковича «Дурная кровь». Воссоздавая быт и нравы Далмации и провинциальной Сербии на рубеже веков, авторы осуждают нравственные устои буржуазного мира, пришедшего на смену патриархальному обществу.


Дурная кровь

 Борисав Станкович (1875—1927) — крупнейший представитель критического реализма в сербской литературе конца XIX — начала XX в. В романе «Дурная кровь», воссоздавая быт и нравы Далмации и провинциальной Сербии на рубеже веков, автор осуждает нравственные устои буржуазного мира, пришедшего на смену патриархальному обществу.