Золотой Век фантастики - [301]

Эверард сражался с непокорным костюмом. Размеры одежды для каждого патрульного хранились в архиве управления, и костюм пришелся ему впору, но только сейчас он смог оценить удобство одежды своего времени. Чертов жилет!

— Послушайте, — начал он. — Дело вряд ли окажется опасным. Поскольку сейчас мы находимся здесь, то оно должно было оказаться неопасным, а?

— Так-то оно так, — сказал Мэйнуэзеринг. — Но допустим, что вы, джентльмены, отправляетесь во времена ютов и обнаруживаете там этого нарушителя. Но вам не везет. Прежде чем вы успеваете выстрелить в него, он стреляет в вас сам. Возможно, он сумеет подкараулить и тех, кого мы пошлем после вас. Тогда ему удастся устроить промышленную революцию или что-нибудь в том же духе. История изменится. Поскольку вы попадете в прошлое до поворотного пункта, вы будете существовать и дальше… пусть в виде трупов. А мы… Нас здесь никогда не будет. И не было. Этого разговора никогда не было. Как сказано у Горация…

— Не беспокойтесь! — рассмеялся Уиткомб. — Сначала мы исследуем курган в этом времени, а потом вернемся к вам и решим, что делать дальше.

Он наклонился и начал перекладывать содержимое своего чемоданчика в чудовищное изделие из цветастого материала, называвшееся в конце девятнадцатого века саквояжем: два пистолета, изобретенные в далеком будущем физические и химические детекторы, а также крохотную рацию для экстренной связи с управлением.

Мэйнуэзеринг тем временем листал справочник Брадшо.

— Завтра утром вы можете уехать кентским поездом 8.23, — сказал он. — Отсюда до вокзала Чаринг-Кросс добираться не более получаса.

— Хорошо.

Эверард и Уиткомб снова уселись на темпороллер и исчезли. Мэйнуэзеринг зевнул, оставил записку секретарю и отправился домой. В 7.45 утра, когда роллер материализовался на том же самом месте, клерк уже сидел за своим столом.

4

Именно тогда Эверард впервые по-настоящему ощутил реальность темпоральных путешествий. Умом он их, конечно, воспринимал и раньше, в меру восторгался, но и только: чувствам они ничего не говорили. А теперь, проезжая по незнакомому Лондону в двухколесном кебе (самом настоящем кебе, запыленном и помятом, а вовсе не в имитирующем старину экипаже для катания зевак-туристов), вдыхая воздух, в котором, по сравнению с городом двадцатого века, было куда больше дыма и совсем не было выхлопных газов, наблюдая за уличной толчеей — за джентльменами в цилиндрах и котелках, за чумазыми чернорабочими, за женщинами в длинных платьях (не за актерами, а за живыми людьми, разговаривающими и потеющими, веселыми и печальными — за людьми, занятыми своими делами), он с неожиданной остротой ощутил, что и сам находится здесь. Его мать еще не родилась, его дедушки и бабушки только что поженились. Президентом Соединенных Штатов был Гровер Кливленд, Англией правила королева Виктория, творил Киплинг, а последним восстаниям американских индейцев еще предстояло произойти… Да, это было настоящее потрясение.

Уиткомб волновался меньше, но и его не оставил равнодушным увиденный воочию один из дней былой славы Англии.

— Я начинаю понимать, — прошептал он. — Там, в будущем, все еще спорят, был ли этот период эпохой неестественных пуританских условностей и почти не прикрытой жестокости или последним расцветом клонящейся к упадку западной цивилизации. Но, глядя на этих людей, понимаешь, что справедливо и то и другое: историю нельзя втиснуть в рамки простых определений, потому что она складывается из миллионов человеческих судеб.

— Конечно, — сказал Эверард. — Это справедливо для любой эпохи.

Поезд оказался знакомым: он почти не отличался от тех, что курсировали по английским железным дорогам в 1954 году. Это дало Уиткомбу повод для едких замечаний о нерушимых традициях. Через несколько часов они прибыли на маленькую сонную станцию, окруженную ухоженными цветниками, и наняли там коляску, чтобы добраться до поместья Уиндема.

Вежливый констебль задал несколько вопросов и пропустил их. Они выдавали себя за археологов (Эверард — из Америки, Уиткомб — из Австралии), спешно приехавших в Англию, чтобы встретиться с лордом Уиндемом по поводу его находки, и потрясенных его безвременной кончиной. Мэйнуэзеринг, который имел связи, наверное, повсюду, снабдил их рекомендательными письмами от какого-то авторитета из Британского музея. Инспектор Скотланд-Ярда разрешил им осмотреть курган («Дело ясное, джентльмены, все улики налицо, хотя мой коллега и не согласен — ха, ха!»). Частный детектив кисло улыбнулся и окинул прибывших пристальным взглядом: в чертах его лица, да и во всей его высокой худой фигуре было что-то ястребиное. Повсюду за ним ходил прихрамывая какой-то коренастый усатый мужчина, по-видимому секретарь.

Продолговатый курган до самого верха зарос травой: расчищено было только место раскопок. Стены могильника когда-то были обшиты изнутри грубо обтесанными балками, но они давным-давно обрушились, и их сгнившие остатки валялись на земле.

— В газетах упоминался какой-то металлический ящичек, — сказал Эверард. — Нельзя ли на него взглянуть?

Инспектор кивнул и повел их к небольшой пристройке. Основные находки были разложены там на столе и представляли собой лишь куски ржавого металла и обломки костей.