Золотой сон - [48]

Она вспомнила Оливера, когда, едва приехав в Лондон, она позвонила ему в десять вечера, он уже засыпал.

Он воскликнул: «А, ты в Лондоне?»

– Да.

– Боже мой. Я уже лег. У меня завтра игра, мне надо выспаться.

– Лежи, лежи, я сейчас приеду.

И она приехала. Оливер действительно лежал в постели, деловито раздел ее и заключил в объятия своих мохнатых рук. Когда в два ночи она от него уезжала, жизнь больше не казалась ей загадкой, сердце было открыто для мужчин, все казалось легким и доступным. Через пару дней вечером он повел ее в клуб в Челси, там она встретила Филиппа, бледного, дурно одетого художника, но ей понравилось, как он издевался над мохнатым кретином, который только и умеет, что шпынять мячик. Она договорилась с ним о встрече на следующий день, он страшно опоздал, она уже стонала от нетерпения, наконец он пришел, и все встало на свои места. Она прожила с ним неделю, но потом ему нечего стало отдать ей, и она ушла, и тут же попала в крепкие руки какого-то матроса, но в ту же ночь снова оказалась у Оливера. Она знала, что рано или поздно все равно ей суждено возвращаться к Оливеру, только с ним она могла забыться в любви, потеряться в джунглях страсти. Для него она была просто женщиной, иногда он называл ее Соней, иногда Гвен, и в тисках его объятий она каждый раз чувствовала себя другим человеком. Ей был нужен мужчина, который бы ей позволил найти себя, а не раствориться в нем. Приехав в Лондон на пасху, она лишь ускорила свои упражнения в любви, сменила гораздо больше мужчин, но избавлялась от всех еще до рассвета, и просыпалась она всегда с Кельвином, всегда хватала его за руку и снова засыпала умиротворенная, и снова просыпалась, кляня Бога. Она никак не могла насытиться, и пожирала своих мужчин в темноте, без света.

Несколько раз она чувствовала, что сходит с ума, тогда-то она и открыла для себя прелесть виски, и нежный аромат сигарет. Вот музыка больше не доставляла ей удовольствия, и поэзию читать она больше не могла – это слишком отчетливо напоминало ей о тех вечерах, что она провела с Кельвином, когда они оба слышали чарующие звуки несуществующих флейт и труб. Интересно, что это неоднократно случалось в ее комнате в этом доме, но сейчас таинство Времени уводило ее дальше и дальше, и вот уже ей стало казаться, что все это было совсем давно, и в совершенно ином месте. Ведь с Кельвином она бывала в другом доме, не в этом, где так спокойно может сидеть в кресле Ричард и смотреть в воинское наставление, ни черта в нем не понимая.

Неделю назад она заметила, что и с Ричардом может случиться то же, что до этого случалось с остальными, хотя он не подавал виду. Ричард вообще был существом, который всегда старался избежать любых событий в жизни, чего бы ему это ни стоило. Он сжимал свою брошюрку здоровенными руками так, как будто она могла выпорхнуть из них и улететь. Григ закусила губу и вспомнила, как Ричард схватил ее своей железной хваткой утром, когда они лазили по скалам, и она поскользнулась, и неминуемо должна была сорваться вниз. Он отшвырнул ее от края скалы с такой ненавистью, что она призадумалась, а ненависть ли это вообще. Она разглядела зверя в Ричарде и подумала, почему Маргарет никогда не выпускает этого зверя из клетки. Ричард вполне мог бы заменить ей Оливера, и побороться с ней в дебрях любви в темноте…

Она снова закусила губу, вскочила с кресла и направилась к пианино. Проходя мимо Ричарда, она чувствовала на себе его оценивающий взгляд поверх книжки – она быстро уселась за пианино и, не обращая внимания на его шумное дыхание у себя за спиной, забарабанила по клавишам. Воздух в комнате сгустился от желаний двух людей. Она наигрывала глупую мелодию, повторяя много раз одни и те же аккорды, с силой ударяя по клавишам.

Ричард долго терпел, наконец он не сдержался: «А ты не перестанешь играть эту идиотскую мелодию?»

Она на мгновение убрала руки с клавиш, а потом снова заиграла ту же самую песню. Вскоре Ричард подошел к ней сзади и с грохотом опустил крышку пианино, едва не прищемив ей пальцы. Лицо его побагровело от гнева: «Ты что – нарочно?»

– Может быть.

Она снова подняла крышку и продолжила упражнение.

Ричард посмотрел на нее, как будто хотел ударить, но неожиданно улыбнулся и сказал: «Ах ты, маленькая глупышка.»

К ее удивлению, он снова уселся в кресле и больше не обращал внимания на музыку. Теперь ей пришлось иногда фальшивить – это должно было его раздразнить, и точно – вскоре она услышала, как он захлопнул книжку и направился к ней. Она перестала играть, развернулась на табурете и улыбнулась:

– Ну что, я действительно маленькая глупышка? Ричард не отрываясь смотрел на ее ноги, потом перевел взгляд на ее улыбающееся лицо, такое незнакомое теперь и потому привлекательное.

Он раздельно произнес: «По-моему, тебе давно пора в постель».

– Уже иду.

Она встала с табурета, подошла к Ричарду, взяла из коробки сигарету и, пока он подавал ей огонь, наклонилась так, что ее колени коснулись его – рука у него крупно задрожала.

Она улыбнулась и невинным голосом пропела: «Так я иду…»

Она пошла к двери, но в проеме задержалась, бросила ему призывный взгляд и, не оглядываясь, медленно стала подниматься по лестнице на второй этаж в спальню. На площадке она на секунду задержалась – расчет ее оказался точен, Ричард, думая, что она уже поднялась гораздо выше, с выражением упоения на лице выбежал из комнаты, но под ее взглядом потупился и сделал вид, что хотел что-то найти. Она поднялась наверх и пошла к двери своей спальни, чувствуя, как он, уже не в силах совладать с собой, тяжелыми шагами бежит за ней.