Золотой песок - [7]

Он стоял совсем близко. Глаза у него были красные, воспаленные. Зрачки быстро-быстро двигались, бегали туда-сюда. Она взяла в ладони его лицо, ласково провела пальцами по небритой влажной щеке, осторожно прикоснулась губами к ушибленному месту.

– Больно?

– Что? – переспросил он, словно опомнившись. – А, да, немного.

– Тоже мне, господин губернатор, хозяин края с шишкой на лбу. – Она открыла морозилку, выбила из ячейки кубик льда. – У тебя завтра с утра австралийские фермеры, днем митинг на комбинате, вечером американский сенатор прилетает. И все будут с интересом рассматривать твою шишку, наверняка найдется репортеришко, который снимет крупным планом, а потом выйдет заметка, что губернатору Синедольского края кто-то здорово дал по лбу.

– Плевать. Ты мне гримом замажешь.

– Попробую, – кивнула Ника, оборачивая кубик льда носовым платком. – Гришань, можно, я не поеду встречать сенатора? Как его зовут? Доули? Даунли?

– Ричард Мак-Дендли.

– Ну да, правильно. Он принимал нас в Колорадо полтора года назад. Рыхлый такой, с женским голосом.

– Нет, Ника. Ты должна. Он будет с супругой. А потом торжественный концерт и ужин. – Он опустился на стул, подставил лоб, она приложила к ушибу ледяной компресс.

– Ладно. Так и быть. Сенатора с супругой придется встретить. А что все-таки произошло?

Она чувствовала: не надо больше ни о чем спрашивать. Правды он все равно не скажет, сейчас сидит, прикрыв глаза, и лихорадочно выдумывает какое-нибудь достоверное объяснение. Она никогда не лезла в дела мужа. Но ей очень не понравился этот ночной звонок, не понравился тон, каким Гриша говорил, и слова, и красное лицо в испарине, и бегающие глаза.

– Хватит, – он отстранил ее руку, прижимавшую лед, – пойдем спать. Завтра тяжелый день.

– Разумеется, день будет тяжелым, если звонят среди ночи. Что за хамская манера? Гришка, не темни. Что случилось? Мне правда интересно.

– При-дур-ки… – медленно, задумчиво произнес Гриша, – везде сплошные придурки. – Он, не вставая, обнял ее и прижался мокрым лицом к ее халату. – В Москве один советник президента перебрал в казино, его должны были отвезти домой, но потеряли по дороге, – пробормотал он совсем невнятно, – ну какое тебе, девочка моя, до этого дело? Пойдем спать.

– Пойдем. Только телефон отключи. Ты его, кажется, в гостиной оставил.

– Да, конечно, обязательно, – Гриша тяжело, неловко поднялся со стула.

– А голова не болит? – тревожно спросила Ника, разглядывая вспухающую красную шишку на лбу.

– У кого? У советника президента? – он попытался улыбнуться, но лишь неприятно оскалился.

– У тебя. До него мне и правда никакого дела нет, а ты здорово стукнулся. Может быть даже легкое сотрясение.

Когда они вернулись в постель и погасили свет, она подумала, что он действительно очень устал. А кто бы на его месте не устал? Жестокая предвыборная борьба, с интригами, грязью. Не более пяти часов сна в сутки в течение двух месяцев. Поездки по всему огромному краю, бесконечные митинги, встречи с избирателями. Результат превзошел все ожидания. Шестьдесят семь процентов голосов. Молодец, Гришаня. Победитель. Триумфатор. Но с нервами плохо, и голова наверняка болит, потому что соврал он совсем уж глупо и неуклюже.

Всех советников президента, с которыми у него были приятельские отношения, Ника знала поименно, и ни одного из этих серьезных, осторожных людей не могла представить надравшимся до беспамятства, потерявшимся в ночной Москве. Это во-первых. А во-вторых, даже если такое вдруг произошло, почему именно Гриша, только что избранный на должность губернатора Синедольского края, отсюда, из Сибири, пытается решать чужую странную проблему, и при этом нервничает до ледяной испарины?

– Ты телефон отключил? – пробормотала она, отвернувшись к стене.

– Конечно, – он резко, почти грубо, развернул ее к себе лицом. – Ника, ты меня любишь?

– Очень люблю, Гришенька.

– Ты мне чаще это говори, девочка моя.

Из Москвы позвонили опять в начале восьмого утра. Гриша не отключил телефон. Ника спала крепко, не услышала, как тренькнул сотовый на ковре у кровати, как выскользнул из-под одеяла и на цыпочках ушел в соседнюю комнату ее муж, и не узнала, что после второго, более долгого разговора он занервничал еще сильней. Не просто испарина, а крупные капли пота выступили у него на лице, покатились за ворот шелковой пижамы.

Шишка на лбу заныла невыносимо. Он вышел на балкон, жадно вдохнул холодный, влажный воздух и замер на несколько минут, раздувая ноздри, крепко зажмурившись и до боли сжав кулаки.

В Синедольске уже встало солнце, а в Москве было начало шестого, и едва рассвело. До инаугурации оставалось семь дней.

Джинсы прилипли к кровавой ссадине на колене. Осколок витринного стекла вонзился в щеку и застрял под кожей. Это было замечательно, иначе Никита Ракитин не сразу бы поверил, что действительно жив и ни одна из пяти пуль его не задела. Разбитое колено и осколок стекла в щеке. А больше – ни царапины.

Одну из пяти гильз Никита подобрал и спрятал во внутренний карман куртки. Если бы он был более сентиментальным и аккуратным человеком, он сохранил бы на память не только гильзу, но и шнурок от кроссовки. Впрочем, у аккуратных людей не бывает рваных шнурков, которые без конца развязываются. Аккуратист погиб бы этой ночью на Ленинградском проспекте у магазина «Спорт», и в криминальную сводку по Москве вошло бы еще одно заказное убийство, а не хулиганская выходка поддатых ночных отморозков в джипе.