“Золотой осел" Апулея - [99]

Мы не будем подробно касаться всех деталей путешествия героини к Персефоне. Так, «монеты для Харона» и «пища для Цербера» являются стандартными мотивами и в нашей ситуации особого значения не имеют. То же самое верно и в отношении поведения Персефоны, подобающего случаю «приёма посетителей». Запрет на употребление пищи в подземном царстве — это архетипическая черта путешествия в «нижний мир» (параллели можно обнаружить, например, среди американских мифов), которая не преломляется в истории Психеи каким-либо специфическим образом. И всё же здесь есть нечто, требующее внимательного рассмотрения. Речь идёт о требовании не оказывать помощь погонщику ослов, всплывшему покойнику и ткачихам.

Вполне вероятно, что и в этом случае мы имеем дело с традиционными мотивами, но в контексте развития Психеи они обретают дополнительный смысл. Башня учит героиню: «Не поддавайся недозволенной жалости». Как будет показано ниже, вся дальнейшая последовательность действий Психеи представляет собой ритуал инициации. Отсюда можно сделать вывод, что данный запрет выражает требование «устойчивости Эго», характерное для любого инициатического процесса. В мужских сообществах стабильность Эго проявляется в способности переносить боль, голод, жажду и т. д., но в женской среде это требование предстаёт в характерной форме «устойчивости к состраданию». Стойкость Эго, обладающего сильной волей и сосредоточенного на своей цели, отражена в бесчисленных мифах и сказках в виде типичных предписаний «не оборачиваться», «не отвечать на вопросы» и т. п. И хотя стабильность Эго традиционно считается именно мужской добродетелью, её значимость гораздо шире: это предпосылка сознания как такового и всякой сознательной активности вообще.

Развивающаяся фемининность подвергается опасности всякий раз, когда Эго отвлекается некой «привязанностью», то есть его стабильности угрожает влияние Эроса. Необходимость игнорировать требования своего ближайшего окружения во имя достижения далёкой абстрактной цели — такова сложная задача, с которой сталкивается каждая фемининная психика на пути индивидуации. Башня абсолютно права, когда называет ожидающие героиню опасности «тенётами», расставленными Афродитой. Напомним: Великая Мать, безусловно, имеет позитивный аспект прародительницы и хранительницы жизни. Тем не менее, в конфликте между Психеей и Афродитой проявляется лишь негативная сторона последней: здесь она выражает только природное и видовое, в противовес требованиям индивидуальности[214]. Следовательно, в данной ситуации милосердная позиция Великой Матери недопустима для индивида.

Универсальный связующий компонент занимает столь важное место в коллективной сфере фемининной психики, что Бриффолт расценивает его как основу человеческого общества и человеческой культуры, происхождение которых он выводит из фемининных групп с их прочными связями между матерями и дочерьми[215]. Однако эти узы носят не личный, но надличностный характер: они принадлежат сфере Великой Матери в её аспекте хранительницы жизни — богини плодородия. Она заботится не о каждой отдельной особи и её индивидуальном развитии, а о группе как унитарной структуре, которой она велит «плодиться и размножаться».

Следовательно, запрет на сочувствие указывает на борьбу Психеи с фемининной природой. «Помощь» как таковая всегда подразумевает мистическое соучастие, которое предвосхищает или создаёт отношение тождественности между субъектом и объектом, а это представляет опасность для неокрепшего сознания. Например, помощь может вести к одержимости тем, кому она оказывается. В одной из сказок «Тысячи и одной ночи» герой избавляет ведьму от тяжести, которую она несёт, и в «благодарность» ведьма сама запрыгивает ему на спину, да так, что он уже не может её стряхнуть. Подобных примеров существует великое множество.

Как свидетельствует Леви-Брюль[216], примитивные люди никогда не благодарят своих спасителей или помощников (например, врачей) — вместо этого они просят о всё новых и новых услугах! В определённом смысле, спаситель продолжает нести ответственность за сохранённую чужую жизнь, как если бы она была его собственной. Помощь — участие — вроде совместного приёма пищи, обмена подарками, посещения гостей, всегда формирует общность. Так, Персефона любезно предлагает Психее мягкое сиденье и пышную трапезу, но героиня должна ответить отказом, поскольку в случае согласия она оказалась бы во власти богини.

А теперь, не заостряя внимания на оставшихся без рассмотрения деталях путешествия[217], обратимся к центральной проблеме последнего испытания.

Ключевая задача Психеи — поиски Персефоны в царстве Аида — это героическое путешествие, которое в случае успеха окажется равнозначным «ночному плаванью по морю», странствию солнца во мраке «нижних миров». Каждое предыдущее задание казалось героине невыполнимым и, разумеется, могло стать для неё последним. К примеру, чего бы слоили все её труды, если бы она приблизилась к солярным овнам в полдень? Во всякой «каторжной работе» героя таится его погибель — но ни одна из этих работ не сравнится с тяжестью открытого противостояния смерти или силам подземного мира.