“Золотой осел" Апулея - [95]
Таким образом, запланированная Афродитой гибель фемининности предотвращена с помощью речной тростинки. Иначе говоря, чтобы вступить в плодотворные — то есть любовные — взаимоотношения с маскулинностью в сумеречный час, фемининности достаточно лишь прислушаться к собственному инстинкту.
Провидческая мудрость гибкой тростинки доказала своё превосходство над обоюдоострой манерой познания, столь характерной для маскулинного духовного начала, испепеляющего и убийственного. Свойственная «матриархальному сознанию»[211] фемининная мудрость, подобно растительным стеблям, следует ночным и извилистым путём выжидания — именно так она получает «то, что ей нужно» от смертоносных сил мужского солярного духа. Фемининность не подвергает себя опасности лишний раз: ибо если она попытается получить необходимое, встретившись лицом к лицу со всей гибельной полнотой бараньей мощи, она обречена на уничтожение. Но в сумерках, когда маскулинный солнечный дух возвращается в женственную глубь, фемининность с изящной лёгкостью обретает желанную золотую нить, сие плодотворное световое семя.
Как и в случае предыдущего подвига, правильным подходом здесь является не борьба, а установление плодотворного контакта между фемининным и маскулинным. Психея становится полной противоположностью Далилы: она не крадёт у безоружного и ослабшего мужчины его силу для того, чтобы убить его, подобно Ужасной Матери или близкой к ней фигуре негативной анимы. И, в отличие от Медеи, которая похитила Золотое руно с помощью жестокости и обмана, Психея обретает необходимый ей элемент маскулинности в мирной ситуации, без нанесения какого-либо вреда мужскому началу.
Таким образом, мы интерпретируем первые два подвига в рамках «эротической проблематики». И, как ни странно, хотя Афродита формулирует два своих первых задания не в «эротических терминах», а всего лишь как сортировку семян и добычу золотого руна, она всё же подозревает, что их выполнение не обошлось без помощи Эроса: «Небезызвестен мне и этого подвига распутный свершитель!» А ведь она прекрасно знает, что Эрос болен и содержится под охраной в её дворце! Как бы то ни было, ощущается некое скрытое взаимопонимание между Афродитой и Психеей, благодаря которому богиня осознаёт «эротический» характер те только придуманных ею испытаний, но и найденных Психеей решений.
На первый взгляд, третье испытание выпадает из обозначенного контекста. Афродита отправляет Психею наполнить хрустальный сосуд водами источника, питающего Стикс и Коцит, реки подземного мира. Предприятие кажется совершенно безнадёжным: родник, бьющий из высочайшего утёса громадной горы, охраняют не знающие сна драконы. Ещё большее отчаяние вселяют в Психею слова самого потока: «Назад! Что делаешь? Смотри! Что задумала? Берегись! Беги! Погибнешь!» Но в качестве «бога из машины» появляется орёл Зевса — тот самый, что в своё время похитил Ганимеда: он помнит услугу, которую в трудный час оказал ему Эрос, и теперь спешит на помощь Психее.
Этот подвиг — разновидность мифологемы, описывающей поиск воды жизни, драгоценной субстанции, которую трудно добыть. Нигде не отмечалось, какими именно качествами обладает вода из интересующего нас родника: нет даже намёков на то, что эта вода имеет особую природу. Поэтому мы можем предположить, что секрет заключается не в определённых свойствах воды, а в характерной сложности самого её обретения. Существенной особенностью данного родника является то, что он объединяет высшее и низшее: уроборический круговорот воды, что питает недра подземного мира, а затем вновь взбирается вверх, дабы низвергнуться с высочайшего утёса исполинской горы. Задача Психеи — наполнить сосуд водами из этого источника, так как он символизирует течение витальной энергии, подобно Океану — или Нилу, если перейти к меньшим мифологическим масштабам. Афродита расценивает своё задание как невыполнимое: ведь она считает, что потоку жизни, этому непрерывному движению в вечном ритме оплодотворения, рождения и смерти, чужды любые пределы. Строго говоря, главное свойство течения жизни состоит в невозможности его ограничения. При этом Психея — фемининный сосуд — должна принять в себя этот поток, обеспечить покой и стабильную форму тому, что бесформенно и текуче. Как сосуд индивидуации, как погребальная урна в виде мандалы, она обязана вычленить из потока жизненной энергии гармоничную общность и тем самым придать жизни зримые очертания.
Становится очевидным, что жизненный поток, помимо своего общего символического значения как неудержимой энергии бессознательного, имеет особый смысл для Psyche. В качестве того, что наполняет урну-мандалу, поток указывает на мужскую потенциальность, подобно архетипической оплодотворяющей силе бесчисленных речных богов по всему миру. Но с точки зрения фемининной психики, он является символом маскулинной нуминозности, выразителем непреодолимой власти того, что проникает внутрь с целью зачатия — иначе говоря, отцовского уробороса. Парадоксальность задачи, поставленной перед Психеей и благополучно ею разрешённой, состоит в необходимости принять в себя данную маскулинную энергию, не расколовшись на части под её воздействием.
