Нет сомнения, что если бы Апулей как платонист понимал тайну Диотимы об Эросе так же, как её изложил Кереньи, он связал бы её с мистериями Изиды, Элевсинскими мистериями, и старинными народными сказками о страданиях Психеи. Гностические и восточные влияния, возможно, также сыграли свою роль. И всё же, на каждом шагу в этой мифической истории нас поражает её единство и единство женской психологии, которое следует из этого и которое не могло быть получено только из исходного материала. Это становится понятным только на фоне архаической «матриархальной психологии», действующего психического слоя, обнаруживаемого в любом числе мифов, обрядов и мистерий[272].
И теперь, возможно, мы можем понять, как человек должен был создать историю о Психее, этот центральный документ о женской психологии, так как нет сомнения в том, что он не просто передал её, но и помог придать ей форму. С объективной точки зрения, в ней соединились различные потоки архаичной матриархальной психологии. Через мистерию Изиды Египет оказал сильное влияние на эллинистические таинства посвящения, в то время как Элевсинские мистерии, а также греческие и до-эллинские таинства Эроса рождаются из матриархальной, до-эллинской средиземноморской культуры и оказали влияние на Платона и платониста Апулея через Мантинею-Диотиму. Таким же образом мифы и тайны Афродиты не греческие, а пришли из ближневосточных земель, от Великой Матери, части образа и качеств которой проявлены во всех греческих богинях. Восточные мифологемы Великой Матери и её молодого сына (например, легенда об Иштар) также матриархальны, и гностические мифы с их архетипическим небесно-духовным миром убедительно раскрывают борьбу восходящей мужской патриархальной идеологии против владычества архетипа Великой Матери[273].
Для Апулея, как и для многих людей его времени, эта объективная культурная данность стала субъективным опытом через его посвящение в мистерии Изиды, которые он описывает в своём романе «Золотой осёл», и в котором матриархальная психология становится мужским опытом. Но есть ещё одна причина, почему у Апулея опыт религиозного посвящения стал личным опытом человека: он был одним из тех творческих людей, которые, как и женственность, должны давать рождение, — одним из тех, «кого направляет Психея».
