Золотой Лис - [28]

— Изабелла! — он резко оборвал ее. — Перестань. Помолчи и послушай меня! — Она осеклась и со страхом уставилась на него. — Ты сама не знаешь, что говоришь, — голос его был холоден и беспощаден. — То, что ты предлагаешь, чудовищно!

— Прости меня, пожалуйста, Рамон. — Она была совершенно сбита с толку. — Мне, наверно, не нужно было посвящать тебя во все эти детали. Мы с Харриет могли бы сами…

— Харриет просто маленькая пустоголовая шлюшка.

И если ты собираешься отдать в ее руки жизнь моего ребенка, то становишься ничуть не лучше ее.

Изабелла изумленно посмотрела на него. Такой реакции она никак не ожидала.

— Ведь это чудо, Изабелла, величайшее чудо и таинство во всей вселенной. А ты хочешь его уничтожить. Это же наш ребенок, Изабелла. Это новая жизнь, новая, прекрасная жизнь, созданная нашей любовью. Неужели ты этого не понимаешь? — Он наклонился к ней и взял за руку, и она увидела, как теплеют его глаза. — Это то, что мы вместе создали, наше общее чудо. И принадлежит нам обоим, нашей любви.

— Значит, ты на меня не сердишься? — спросила неуверенно. — Я думала, ты рассердишься.

— Я горд и признателен, — прошептал он. — Я люблю тебя. Ты мне бесконечно, бесконечно дорога. — Поднял ее руки, держа за запястья, и бережно положил их ей на живот. — И я люблю то, что там внутри; оно столь же дорого мне, как и ты. — Наконец-то он произнес эти слова. «Я люблю тебя», — он так и сказал.

— О Рамон, — слезы застилали ей глаза, — ты такой замечательный, такой нежный, такой добрый. Это настоящее чудо, что мне посчастливилось повстречать такого человека, как ты.

— И ты родишь мне ребенка, любимая моя.

— О да! Тысячу раз да, любимый. Я так счастлива и горда. — Вся ее нерешительность вмиг испарилась, уступив место столь радужным надеждам, что рядом с ними все прочее не имело никакого значения.

* * *

Все последующие дни Изабелла пребывала в состоянии безудержной эйфории. Отныне ее любовь к Району приобрела новое, более глубокое качество; то, что до сих пор было захватывающим, но ни к чему не обязывающим, теперь приобрело целенаправленность и смысл. В своем возбуждении она десять раз порывалась рассказать обо всем няне, и единственное, что еще удерживало от этого, так это простая мысль, что невоздержанная на язык старуха в двадцать четыре часа известит о грядущем событии все посольство, включая, разумеется, отца. Подобные соображения в конце концов заставили спуститься на землю и подумать о вещах чисто прозаических. Ведь она была уже на третьем месяце, а няня имела особый нюх на такие пикантные ситуации. Дома в Велтевредене, их родовом поместье, ни одна из горничных, служанок или работниц не могла укрыться от ее орлиного взгляда; их интересное положение определялось со сверхъестественной точностью. Если учесть, что няня каждый вечер купала ее, — разумеется, когда она ночевала дома, то можно было только удивляться, как она до сих пор еще не обнаружила произошедшей с Изабеллой перемены.

На тот вечер Рамон достал билеты на фестиваль фламенко в Друри Лейн, но она позвонила ему в банк по личному телефону.

— Рамон, любимый, мне что-то не хочется никуда сегодня идти. Я хочу побыть с тобой наедине. Приготовлю обед. Когда ты вернешься домой, он уже будет на столе, а потом мы послушаем новую запись фон Караяна.

По его голосу поняла, что он не слишком-то обрадовался. Всю неделю предвкушал этот фестиваль. Иногда он вел себя как испанец. Даже настоял на том, чтобы она начала изучать испанский язык, и подарил ей набор пластинок с лингафонным курсом. Но она противилась, пустив в ход весь набор своих самых бессовестных уловок, и в конце концов он капитулировал.

По дороге из посольства к его квартире Изабелла дважды останавливалась, чтобы сделать покупки. Сначала прихватила бутылку «Поля Роджера» и бутылку «Монтраше» из личного погреба отца у «Братьев Берри», вино торговцев с Сен-Джеймс стрит. Затем заехала в Харродз и отобрала дюжины уистаблских устриц и пару отличных телячьих отбивных.

Через окно, выходящее на улицу, она видела, как Рамон появился из-за угла и не спеша зашагал по тротуару к подъезду. В своем костюме-тройке он выглядел стопроцентным англичанином. Живя в Лондоне, даже носил с собой складной черный зонт, а на голову надевал котелок; и в таком виде был олицетворением молодого банковского служащего. Он обладал редкостным даром гармонично сливаться с окружающим; в каком бы месте он ни появлялся, производил впечатление человека, именно здесь родившегося.

Она открыла шампанское; едва услышав стук входной двери, наполнила бокалы и поставила их рядом с серебряным подносом, где с кубиками льда разложила открытых устриц. С трудом удержалась от того, чтобы броситься навстречу ему в крохотную переднюю, и торжественно встретила на пороге гостиной. Тут она дала волю своим чувствам, и поцелуй вышел долгим и страстным.

— У нас сегодня праздник? — осведомился он, все еще обнимая ее за талию, когда увидел поднос с устрицами и два бокала на высоких ножках, в которых мягко пенилось желтое вино. Она взяла один из них, подала ему, затем посмотрела на него поверх своего.

— Добро пожаловать домой, Рамон. Я просто хотела показать тебе, как все это будет, когда мы с тобой поженимся.