Золотой истукан - [19]

— А хуни кто? — выпытывал Руслан. Залез в чертову пасть — сосчитай, сколько зубов. Узнай, как именуются, который острее. Может, увернешься.: — Слышал я, хуни — самый дикий народ на земле.

Кубрат — оскорбленно: — От кого слыхал?

— От старших. От разных людей. От волхвов.

— Это, сыне, для истинно диких всякое племя, опричь своего, — дикое, темное. Хунны — точнее, хунну — древний народ, сказал Кубрат. Прародители славных степных племен. Многих, ныне — гордых, племен в помине не было, когда пращуры его под этим честным именем пасли стада в дальних синих краях.

… В краях с деревьями с чешуйчатой корой.

С дыханием из острого ветра, слоями подвижных туч, красным песком, на лету хрустящим, белой пылью, до неба вздымающейся.

С заносами из сизого галечника.

С пургою из камней размером с трехлетнего бычка.

С бурей, дождем проливным, с глазом из ясного солнца, со знаком из полной луны.

В краях, где семьдесят речек, с гулом соединившись; где восемьдесят речек, важно и шумно слившись; где девяносто речек, то шагом, то рысью сбежавшись, образуют светлую долину, звенящую, как медь.

Поведешь очами на восток — вдали, как взъерошенный мех на собольей спине, чернеет на горе дремучий лес. Приглядишься к западной стороне — семипроточное море величаво гремит валами. Охватишь взором северную сторону — словно восемь с треском бодающихся быков беломордых, восемь хребтов пятнистых грузно взгромоздились. Глянешь на юг — точно девять жеребцов разъяренных, готовых броситься в драку, девять вершин стоят приосанены.

Не сугробы покрыли равнину — табуны белошерстных лошадей. Не шуга ледяная густо плывет по реке — стада черномастных коров идут по ущелью.

Там вечно кукушки кукуют.

Горлицы нежно воркуют.

Звери фыркают с треском, будто рвут бересту.

Сарычи летают. Петушки порхают. Орлы неустанно парят. Серый журавль за десять дней полета не может достичь края синей долины.

В той синей долине жили пастухи с гладким каменным теменем. С медными лбами, покатыми висками, далеко выступающими скулами. С рысьими глазами. Толстыми губами. Острыми зубами. Сверху сутулые, снизу прямые. С негнущейся шеей, железными плечами, шумно вздыхающей грудью. С руками, похожими на скрученное дерево, ухватистыми ладонями, плотными темными икрами. С неуживчивым нравом, с довольно мрачной внешностью.

Их имя громозвучно мычало на путях-дорогах, слава громогласно ржала на крутых перевалах.

Их стрелы с ревом пробивали семь небес.

В смертоносных мечах отражались губы и зубы юношей, стоявших на противоположной опушке рощи. В наконечниках копий ясно виднелись глаза и брови зрелых девушек, доивших коз на дальнем лугу.

Когда они садились на коней и мчались по степи, их уши звенели, как крылья летящих уток. Воздух сек по лицу, словно бил тальниковыми прутьями. Пар, выдыхаемый конями, превращался в ледяные комья, со свистом разлетавшиеся на расстояние трех дней пути. Копыта откалывали землю и разбрасывали куски на протяжение пятидневного верблюжьего перехода. Кустарники распластывались, как спинные сухожилия. Деревья ложились, как бычьи хвосты.

Когда они бились с врагом, небо колыхалось, точно вода в бурдюке. Земля колебалась, словно трясина зыбкая. Преисподние черные воды расплескивались, как помои в лохани. Валились вершины утесов. Распадались в пыль и золу крутые скалы. Оползнями плыли глинистые горы. Белые облака сбивались в кучу, черные тучи стремительно рассеивались. В смрадном, вихревом, с клочковатыми прядями дыма, низко нависшем желтом небе переворачивались ржавые и щербатые солнце и луна*.

Кубрат не спеша поведал Руслану, как жадные воины южного царства Хань, внезапно напав на степь, уводили скот, обрекая хуннских детей на голодную смерть, и вождь Модэ, созвав степные племена, свирепо обрушился на лукавых китайцев.

Но однажды подкрался враг, недосягаемый ни для мечей зеркальных, ни для стрел, издающих на лету змеиный свист. Усохла степь. В озерах и реках оголилось дно. Луга занесло знойным песком. Зеленые возвышенности превратились в каменистые пустыни. В горах горели леса. Скот вымер. Держава рухнула. Хунны рыдали, как женщины, покидая мертвые долины и холмы.

_{*По мотивам якутских сказаний.}

Часть пастухов, отбиваясь от осмелевших соседей, бросая в пути повозки, раненых, уставших, которые, отдохнув, обживались на новых местах — с тем, чтоб создать иные союзы и затем удивить белый свет неслыханной доблестью, — двинулась солнцу вослед и за три быстротечных года дошла до большой реки. Чудь лесная ее называет Волгой, булгары, хазары — Итилем.

Здесь пришельцы породнились с уграми — смесью алан с местной чудью, окрепли, разбогатели и переселились на западный берег. Ну, их дальнейшие деяния известны. Больше всех досталось готам и ромеям, они и распустили слух о страшной дикости, бесчувственности хуннов.

Будто хунны столь чудовищны с виду, что их можно принять за двуногих зверей или грубо отесанные сваи.

Будто у них не найдешь даже покрытых травой шалашей — пастухи, точно гробницы, боятся всякого строения. Огня, конечно, не знают. А питаются чем? Кореньями, мясом сырым — его кладут между своими бедрами и спинами коней и нагревают парением.