Золотой иероглиф - [18]

— Куда тебе столько, жадина?!

— Молчи, женщина, — отозвался я. Потом накрыл другим футляром клочки свитка, чтобы они лежали между двух плоскостей из оргстекла и резко перевернул «сэндвич». Получилось неплохо — теперь документ лежал тыльной стороной вверх.

Я поправил пинцетом несколько съехавших клочков и, разделив пленку-самоклейку надвое, наложил липкий прозрачный лист на бумагу. Возможно, у какого-нибудь музейного деятеля и случился бы инфаркт от моей технологии сохранения древних документов, но ничего другого я придумать не мог.

Зато теперь с текстом можно было работать безбоязненно. Я перевернул его, приложил сверху пленку без клеевого слоя и обрезал полиэтилен параллельно краям документа, оставив где-то по сантиметру запаса пленки от края старой бумаги. Иероглифы можно было прочесть без всяких затруднений.

— Теперь осталось только перевести, — сказал я.

— А спать ты сегодня не собираешься? — спросила Таня. — Третий час, с ума сойти можно.

— Собираюсь. Только склею трубку…

С футляром-амулетом я справился только через час, зато теперь лишь после тщательного изучения можно было сказать, что его вскрывали. Может, я и не специалист по музейным редкостям, но инженеру, да еще умеющему работать руками, грех не справиться с подобной задачей.

А завтра мне прямо с утра позвонил Такэути:

— Андрей, приезжай в гостиницу. Кажется, Мотояма-сан сможет тебе помочь.

Ну, если так…

— Ты куда это? — спросила Таня, заметив, что я, вопреки обыкновению, не стал валяться в кровати до одиннадцати по случаю субботы, а мигом побежал бриться и, на ходу жуя бутерброд, начал впрыгивать в джинсы. Хотя и улегся спать лишь около четырех.

— К японцам в гостиницу, — сказал я. — По делам фирмы.

— Смотри, не напейся с ними… Космополит.

Собираясь уходить, я бросил взгляд на упакованный в пленку документ. Взять с собой, показать японцам? Ведь к Ленке теперь, поскольку она подчеркнуто стала высказывать ко мне не самое лучшее отношение, с этим текстом, да и вообще с просьбами лучше не подходить. А то — ишь! — нос, видите ли, задрала… Нет, японцы обойдутся. Лучше уж возьму футляр-омамори, может, они точнее оценят его, нежели Лена.

И я положил амулет в свой органайзер. Потом поцеловал Таню, которая тоже частенько любила полениться в субботнее утро, и поторопился в сторону «Сибири». Итак, я — работник японской фирмы, вероятно, принадлежащей якудза, а посему у меня и в мыслях не было проигнорировать приглашение Сэйго.

В номере (не самом, к слову, шикарном), который занимал Мотояма, оказался и Такэути — без него, пожалуй, общение с Акирой, ни бельмеса не понимавшем по-русски, оказалось бы несколько затруднительным. Длинноволосый Сэйго, как всегда, за исключением того вечера в «Японском доме», был облачен в джинсы и мешковатый свитер — точно так одеваются миллионы молодых людей во всем мире — демократично и удобно. Зато Акира… Я даже не предполагал раньше, насколько сильно упаковка меняет человека: если на деловых встречах этот джентльмен в костюме с галстуком выглядел типичнейшим средней руки служащим, то теперь передо мной предстал грозный воин; его черное кимоно с красными полосками на обшлагах широченных рукавов было перехвачено белым шелковым поясом. Окажись за этим поясом кривой меч, картина получилась бы законченной, но меча там не обнаружилось, и я, как ни странно, ощутил облегчение. Почему-то в присутствии этого человека я и раньше чувствовал себя не слишком уютно, а сейчас, когда он находился в своей стихии и на своей территории, и подавно.

Но держался Мотояма корректно и даже любезно. Он едва заметно поклонился (я последовал его примеру) и жестом предложил мне сесть в кресло.

— Если я правильно понял, речь пойдет об ограблении моей квартиры? — спросил я у Сэйго.

— Не торопись, — сказал Такэути. — Сначала, как положено, чаю попьем… — Тут в номер вошла горничная с тремя чашками на подносе. — Хотя это, конечно, пародия на чайную церемонию. Но я, если честно, и сам не все ее правила знаю.

Чай пили за невысоким столиком; с одной стороны сидели мы с Такэути, напротив нас восседал Мотояма. Если он был ярым приверженцем национальных традиций, о чем говорил его костюм, то подобное чаепитие мог воспринять даже не как пародию, а как издевательство. Впрочем, никаких эмоций Акира по этому поводу не проявлял. Якудза, черт возьми… Или все-таки нет?

Минут через семь-восемь Мотояма отставил свою чашку, кивнул сперва мне, потом — Такэути, и заговорил. Сэйго выслушал и перевел мне:

— Мотояма-сан в курсе, что твою квартиру ограбили сразу же после презентации нашей общей фирмы. Это было не просто преступное деяние. Было нанесено оскорбление тебе а, следовательно, и фирме «Токида». Поэтому служба безопасности предприняла некоторые шаги, и вот уже есть первые результаты.

— Какие именно? — тирада японца меня несколько озадачила.

Вместо ответа Мотояма встал и, вытащив из тумбочки женские часики в желтом корпусе и с желтой же браслеткой, положил их на столик. Потом что-то сказал.

— Мотояма-сан говорит: вполне возможно, что это твое золото…

Я был уверен в том, что точно такие же часы подарил Тане еще в первые недели нашего знакомства, когда я работал в порту и зашибал неплохие деньги на «левых» грузах. Тогда этот подарок, жутко дорогой, по ее разумению, настолько потряс Таньку, что через несколько дней я навсегда покинул общагу и прочно заякорился в квартире моей «гражданской супруги».