Золотой гроб - [22]

— Как его фамилия? — спросил Торопцев.

— Не помню. Какая — то литовская или латышская. То ли Ельц, то ли Вельц? Вроде, Вельц. Сам он не представился, а сразу стал орать на меня за то, что не знаю — какое будет меню на завтрак личному составу? Мне Климов называл его фамилию, да я из — за расстройства не запомнил точно. Оказывается, они знакомы.

— Разве?

— Ну да. Лет шесть назад им довелось служить в одной части. Не знаю из — за чего, но между Климовым и этим Вельцем произошел личный конфликт и Климов врезал тогда еще капитану — особисту по физиономии и сломал челюсть. Пока особист лежал в госпитале, состоялся суд офицерской чести. Климова судили только за рукоприкладство, но о причинах этого случая никто не спрашивал. Все знали, что особист редкостная сволочь, который был готов копаться в дерьме, лишь бы вытащить на свет две — три строчки, компрометирующие военнослужащего. Вероятно, из — за этого случая Климов и ходил в майорах чуть не до сорока лет?

Мы выпили стоя и по полному стакану за Лешу Климова, за сержанта Тиханцова, и за всех погибших сегодня ребят.

— Но, я никак не могу понять? — сказал я — как сержант Мурзагалиев — всегда ответственный и принципиальный смог снять все отделение, оставить без охраны палатку и уйти в самоволку? Ни дежурный по роте, ни дневальные, ни часовые — ничего не знают. Здесь что — то не так…

— Ладно, — сказал Торопцев. — Дай бог, чтобы рядовой Ковалев оклемался. Может быть, он что — то знает? Тем более, что он был другом Мурзагалиева.

Потом мы закатились в санчасть к Ростову. Его не оказалось, главное, мы не нашли моих сестричек.

— Да ладно, пойдем спать — сказал нам Валерка — Морфей главный из Богов. Я согласился и сказал, что уважаю Морфея, но Бахуса больше. Впрочем, они оба достойны уважения. Ребята с этим также были согласены.

Утром пришел дежурный по части майор Костин (пренеприятная личность).

— Собирайся, Тучин. Тебя срочно вызывает полковник Вельц!

— Кто такой Вельц? Не знаю такого.

— Как же ты его не знаешь, если он к тебе вчера в роту приезжал и наводил там порядок?

— Ах, этот!?

Про него вчера говорил Сафронов. — Я уже понял, что ничего хорошего от этой встречи мне ждать не стоит.

— Через полчаса я сидел в прохладной полутемной палатке начальника штаба бригады Перова. Где — то урчал дизельный генератор. Тусклая лампочка светила сбоку, и ее свет высветил неожиданные подробности на лице полковника: по его левой скуле от уха и почти до подбородка пробегал еле заметный шрам, оставленный скальпелем хирурга, с тонкими следами швов. Наверное, это был результата конфликта особиста с боксером Климовым много лет назад? Вчера я этот шрам на лице полковника не заметил. Впрочем, и не удивительно, это место на лице было затерто каким — то кремом под цвет лица. Я всегда считал, что мужчине нечего стесняться такого рода недоразумений на физиономии и женские капризы щеголя — полковника по поводу сокрытия шрама показались мне дурным тоном.

Выгнав Перова из палатки, и заняв его место за столом, сытый и розовощекий служака из Особого отдела армии с двумя новенькими орденами Красного знамени на груди уже третий раз спрашивал

— на каком основании вы затеяли стрельбу в мирном кишлаке? Это политический скандал. Между разными политическими силами в Кабуле только наметились хрупкие договоренности. Вам кто — нибудь отдавал приказ напасть на кишлак?

Я стал выходить из себя.

— Товарищ полковник, я ничего не знаю о ваших договоренностях. В сотый раз объясняю, что мои солдаты ушли в самоволку, попали в переделку, я поехал их выручать. Здесь Афганистан, и стреляют везде.

— Да Вы понимаете, лейтенант, что ОНИ теперь получили карты в руки в разговоре с Кабулом?!

— Я старший лейтенант.

— Боюсь, что лейтенант, если дело до дисбата не дойдет — доходя до фальцета орал Вельц. Его щегольские усики словно поднялись. — Вы мальчишка, вы подрываете основы советской политики в Афганистане, вы поставили подножку политике страны в этом регионе, значит, вы потворствуете империалистической реакции…

Я угрюмо смотрел на новенькие ордена особиста. Странная закономерность у этих штабистов?! Чем дальше от них душманы с автоматами и кинжалами, тем чаще они проявляют героизм?

— Логически выходит, — продолжал орать полковник, — что вы враг политике КПСС, значит враг своей страны, своего народа, своей матери…!!!

Его визг больно давил на барабанные перепонки. Я поморщился.

— Что морщитесь? — орал Вельц. — Не нравится, когда старший по званию говорит правду? Ответственности испугались? Да вы к тому же и слабовольный трусишка?! Да будь моя воля, я бы таких сопливых Аника — воинов и близко к армии не допускал. Да еще и на войну?! Да еще и в золотых офицерских погонах?!..

Моя мать давно умерла, но я подумал о матерях Саши Гусева, солдатика Прокофьева, сержанта Тиханцова и еще о матерях, для которых я, как командир, вчера стал невольной причиной гибели их сыновей. Ведь это я принял решение отправиться на выручку самовольщиков и взял с собой солдат. Кровь бросилась мне в лицо. Не понимая что делаю, — я схватил горлопана за грудь, с размаху швырнул о сейф, взял его за горло, крепко сжал. Сытая рожа полковника совсем порозовела, глаза выкатились. Сказал: