Золотое время - [2]

«Как коршуны летают… — подумал он, но сейчас же решил, что это все-таки не коршуны: — Те, однако, поболе будут… Вот так бы человеку: поднял руки и полетел, куда хочешь. Я бы сейчас к дедушке — раз и там… Нет, к дедушке и так добежать можно, а вот домой… пролетел бы над селом и у своих ворот опустился».

Птицы долго кружились над березой, и Тимка понял: они следили за ним. Потом одна отлетела немного, остановилась в воздухе и начала быстро-быстро махать крылышками, как жаворонок, когда он поднимается кверху.

Тимка затих еще более. В белой рубашке и сереньких штанишках он был совсем незаметен на березе. Птица сложила крылья и камнем ринулась на землю. Тимка не мог разглядеть, что она там делала, но вот птица поднялась и, пролетев мимо Тимки, села на сломанную бурей дуплистую березу.

— Ки-ли, ки-ли, ки-ли, ки-ли, ки-ли… — послышалось из дупла.

Острые глаза Тимки заметили: из дупла выглянул молодой птенец и, раскрыв рот, принял что-то от подлетевшей птицы.

— Это она его кормит… — шепчет Тимка, боясь, что птицы могут его услышать. Сердце то замирало, то начинало учащенно биться от радости: он, Тимка, сам открыл большую тайну. Он забыл обо всем и только следил, как подлетали взрослые птицы к дуплу и кормили своего птенца.

Но вот птенец вылез из гнезда, потянулся к подлетевшей птице, замахал еще не вполне оперившимися крылышками и… вдруг упал с дерева…

— Должно быть, убился… — испугался Тимка и быстро спустился с березы.

Под деревом, в траве, сидел коричневый птенчик, с крючковатым носом, желтым ободком вокруг рта и большими карими глазами.

— Живой, не убился?! — обрадованно вскрикнул ТимкА. Хотел его взять, а тот защищается. — Ух ты какой!.. Киликушка! Ну, на, кусай! Не хочешь? Я тебе сейчас кузнечика поймаю…

Над Тимкой кружились взрослые птицы и тревожно кричали. Не обращая на них внимания, Тимка поймал кузнечика и, подражая взрослым птицам, прокричал:

— Ки-ли, ки-ли, ки-ли

Птенец открыл рот и проглотил кузнечика.

— Ну, вот и хорошо… Киликушка ты мой!..

Тимка так занялся кормлением Киликушки, что не заметил, как к балагану подошел дедушка. Он вернулся без косы, в одной руке держал котелок с водой, а в другой — маленький берестяной туесок.

Поставив котелок с туеском у кострища, дедушка обернулся к лесу и крикнул:

— Ти-и-мка-а!

— Здесь я, дедушка! — вынырнул Тимка из-за березы с Киликушкой в руках.

— Ты где это взял кобчика?

— Вон с той обломанной березы упал… — и Тимка, торопясь, рассказал дедушке все: как он наблюдал за птицами, как они кормили своего детеныша, как он упал. — Только посадить его в гнездо обратно нельзя, туда не залезешь… Я ему уже имя дал — Киликушка. Как покричу: ки-ли, ки-ли, ки-ли — он, смотри, дедушка, уже и рот раскрывает, дам кузнечика, он и съест…

— Он не только кузнечиков ест, а и жучков разных, — сказал дедушка. — Это птица не вредная… Не то что коршун…

— Я ему, дедушка, на березе гнездо сделаю и там с ним спать буду…

— Ну, и сверзишься, как твой Киликушка… Давай будем чай греть. Я вот ягодок набрал, покушай с хлебцем…

После чая Тимка попросил у дедушки перочинный нож.

— Зачем тебе?

— Я прутиков нарежу, Киликушке гнездо сделаю.

Дедушка дал.

— Смотри, только не потеряй, а то вернется папашка с войны, он нам обоим задаст жару-пару. Это его любимый ножик…

Перочинный нож для Тимки был заветной мечтой. Он видел его даже во сне. Расставался Тимка с ножом всегда неохотно.

Может быть, в этом были виноваты родители, они постоянно прятали нож и тем еще больше возбуждали к нему интерес. А нож ничего особенного не представлял — светлая роговая ручка и одно блестящее лезвие. Но Тимке он казался настолько красивым, ловким и острым, что он не мог себе представить что-нибудь более совершенное!

Нож постоянно хранился у отца в сундучке. Изредка он давал Тимке построгать что-нибудь, но вскоре же отбирал.

— Нож — не игрушка. Порежешься, чего доброго, а то еще и потеряешь…

С тех пор как отец ушел на войну, Тимке ни разу не приходилось держать в руках этот замечательный нож. Взял ли отец его с собой, или оставил дома — Тимка не знал. Только здесь, на покосе, Тимка снова увидел его у дедушки.

Сейчас, получив нож в полное распоряжение, Тимка от радости не знал, за что взяться.

А день выдался тихий да солнечный. Тимке казалось, что все вокруг него поет и радуется: поет земля, поют деревья и травы, поет синее безоблачное небо. Везде порхают бабочки: белые, желтые, темно-лиловые, синие; резвятся жесткокрылые стрекозы; в траве неумолчно трещат кузнечики, а сверху, из небесной синевы, звенит и звенит, как множество серебряных колокольчиков, песня жаворонка.

И вдруг эту стройную песню нарушают резкие крики: ки-ли, ки-ли, ки-ли…

Это родители Киликушки появились над станом, увидели на балагане своего птенца и стали звать с собой. Беспомощный Киликушка жалобно отвечал им и махал крылышками, словно показывал: смотрите, я не умею летать…

Тимка будто очнулся.

— Жалко вам свое дите, а я не виноват… — сказал он. — Вот сделаю гнездо, тогда можете прилетать.

Тимка покормил Киликушку, быстро взобрался на березу, нарезал прутьев и сплел между сучками большое, как корзина, гнездо. Устилая его листочками, Тимка говорил: