Золотое сечение - [52]
— Как архитектор я все-таки вижу путь к сердцу молодежи через воспитание красотой. Только она способна спасти мир в эти тревожные годы…
— Красота и правда неразделимы. Еще Иван Аксаков писал:
Поймите, я русский человек, и мне не безразлично, что останется от нашего поколения в грядущей памяти наших детей. Я видел столько позорного, что леденела кровь… А я снимаю бодренькие киносюжеты о передовиках и плету байки о дансингах в двадцатые годы… У меня «университеты» похлеще горьковских, но я не в силах сказать о них ни слова. Понятно ли вам это?..
— Невеселый у нас разговор, Павел Петрович. Я-то по себе знаю, что вы не правы, а вот высказать вам все по пунктикам не могу. И кровь, и смерть видел, несправедливости тоже хватало, но я бы не стал наш груз ошибок перекладывать на плечи молодежи. Прямо скажу, если в вашу философию удариться — Родину бы мы не уберегли, и не только в сорок первом, но и раньше… Извините меня за прямоту.
Серебряков был недоволен собой, что ввязался в этот спор. Что-то неуловимо неприятное чудилось ему в их беседе.
И в этот напряженный миг в прихожей прозвучал звонок. Богоявленский медленно, словно надевая на ходу маску, пошел открывать. В дверях стоял Артем, немного смущенный тем, что явился на сей раз в сопровождении Леночки. Красивую девушку давно мучило любопытство от разговоров об удивительном старце, снимающем пятый десяток лет кино, обходительно-галантном с женщинами и необыкновенном рассказчике. Когда Богоявленский переехал в город С., она уже не раз просила Артема взять ее с собой. Артем нехотя согласился, хотя вовсе не собирался засиживаться у Богоявленского: шла зачетная сессия и надо было решать задачи по сопромату куда более сложные, чем детские интегралы на первом курсе.
Артем уже втянулся в институтскую лямку, с удовольствием занимался в студенческом научном кружке и теперь решал задачи на конкурс, участие в котором освободило бы его от нудного экзамена. И все же пришлось выкроить время, чтобы принести давно обещанные рисунки пером для Богоявленского, по настоятельной просьбе которого он рисовал старинные здания города. По его мнению, рисунки удались, и только поэтому он согласился идти в компании Леночки.
— А, племя молодое, незнакомое! Прекрасно, что вы зашли. Нынче рождество — можно послушать парижскую мессу, — актерски сломал неловкую паузу хозяин.
Он подтянулся, глаза его вновь молодо заблестели, когда он засуетился, помогая Леночке снять изящную шубку. Из кухни показалась пожилая женщина крестьянского вида, в платочке и домашней ситцевой кофте.
— Замерзли? Чайку сейчас? — участливо спросила она, и разговор у нее был странный, с простонародной участливой интонацией.
— Нет, что вы. Мороз небольшой, тетя Устинья, — вежливо сказал Артем, и Лена поняла, что это и есть та загадочная Устинья, которая, по слухам, спасла старика в Сибири. Рассказывали, что будто бы она взяла умирающего к себе и выходила травами, и вот теперь эта странная пара появилась в городе: старик-аристократ и полуграмотная сибирячка из глухомани. Это было трогательно и походило на легенду.
Девушка принялась выкладывать принесенные угощения: бутылку шампанского и укутанный в платок и в газету еще горячий бисквит собственного творчества. Лена принесла его, желая подтвердить свой авторитет домохозяйки.
— Славно, славно придумано, — похвалил Лену старик. — А у нас Устьюшка хворосту в масле наготовила. Мы уж отчаялись — куда нам, старикам, такую гору, а она, видно, чуяла, хозяюшка…
Устинья, улыбаясь морщинистыми губами, оправила платок и ушла хлопотать возле плиты. Молодежь, стесняясь и зардевшись от тепла, вошла в гостиную.
— Темочка, Леночка, как чудесно! А я-то как соскучился по вас, — приветствовал их Серебряков, вставая и уступая кресло девушке. — Когда же, наконец, свадьба, истомили вы нас своим раздумыванием? Это ведь сосед мой, Павел Петрович, с самых пеленочных времен. У нас город небольшой, заштатный, все друг друга знают… — И Серебряков с нескрываемой теплотой посмотрел на молодую пару.
— Темочка говорит: сопромат сдаст — можно свадьбу играть, — кося накрашенный глаз на Артема, весело, в тон архитектору, ответила Леночка и, одернув платье, присела на краешек кресла. Все залюбовались ее здоровой, чистой красотой, густыми черными волосами с аккуратной золотой заколкой. Ей шло и темно-вишневое шерстяное платье ручной вязки, с рукавами чуть выше локтя, открывшими ее белые, полноватые руки, и кокетливые полусапожки из лосиной кожи, сделанные на заказ, с ремешками и хромированными пряжками.
— Вы прямо вылитая суриковская красавица, — подхватил тему Богоявленский. — Помните, в «Княжне Морозовой» Урусова стоит? Она мне вас, Леночка, напоминает. Не исчезает порода в нашей земле, не исчезает!.. — И он поспешно налил девушке из давно пыхтевшей кофеварки ароматную жидкость. Девушка притихла, искоса осматривая комнату, где сидели старики. Она отметила про себя саксонский фарфор сервиза и серебро витых ложечек.
— Я вам рисунки обещанные принес, Павел Петрович. Вот… — И Артем подал старику папку с красиво вычерченной виньеткой.
Герои произведений молодого челябинского прозаика Кирилла Шишова — инженеры, ученые, архитекторы, журналисты. Жизнь ставит перед ними сложные задачи, решение которых требует смелости и нравственной чистоты.Рассказы вводят нас в среду специалистов промышленности и строительства. Автор убедительно показывает, что только цельные, страстные люди способны созидать подлинно новое, закладывать фундамент будущего.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В повестях калининского прозаика Юрия Козлова с художественной достоверностью прослеживается судьба героев с их детства до времени суровых испытаний в годы Великой Отечественной войны, когда они, еще не переступив порога юности, добиваются призыва в армию и достойно заменяют погибших на полях сражений отцов и старших братьев. Завершает книгу повесть «Из эвенкийской тетради», герои которой — все те же недавние молодые защитники Родины — приезжают с геологической экспедицией осваивать природные богатства сибирской тайги.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В предлагаемую читателю книгу популярной эстонской писательницы Эмэ Бээкман включены три романа: «Глухие бубенцы», события которого происходят накануне освобождения Эстонии от гитлеровской оккупации, а также две антиутопии — роман «Шарманка» о нравственной требовательности в эпоху НТР и роман «Гонка», повествующий о возможных трагических последствиях бесконтрольного научно-технического прогресса в условиях буржуазной цивилизации.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.