Золотое сечение - [45]

И вот сейчас Илья Сергеевич Серебряков выехал на «Москвиче» за город, направляясь за сто с лишним километров в урочище Караидель, где сосновые боры переходили в лесостепь и где текла между двумя диоритовыми горушками ясноглазая кристальной чистоты речушка, перебирая длинные волосы склоненных над нею ив.

Ему было немного грустно оттого, что не было с ним рядом молодых его подопечных — Темочки Орлова, которого он знал с детства, и его приятеля Терентия, обещавших ему составить компанию, но так и проспавших раннее воскресное утро. Молодость, как всегда, не умела ценить время…

XII

Грачев предпочитал проводить свободное время в обществе людей, чем-нибудь ему по службе обязанных. На лесном кордоне он года три назад построил удобную кирпичную с большой остекленной верандой дачу, где стоял биллиард и где можно было подремать в низких плетеных креслах. Гостям подавался терпкий кумыс в пиалах из толстой глазурованной глины, можно было развлечься рыбалкой или просто побродить в поисках ягод под покровом густой листвы и хвои.

Сегодня, кроме Кирпотина,-на дачу приехал по-свойски декан факультета Мильман — сутулый тщедушный математик и преферансист с кустистыми бровями, редкой шевелюрой и суетливыми движениями и рослый генерал в отставке, начальник кафедры Горюнов — громогласный, с орлиным носом и неуклюжим полнеющим дородным телом, любитель спиннинга и рыбацкой ухи. Был еще на правах местного жителя и хозяин здешних угодий лесник Власьяныч — испитой, хлопотливый мужчина неопределенных лет, дочерна загоревший, в линялом выцветшем пиджаке и холщовых брюках, заправленных в яловые добротные сапоги. Сапоги эти только что привез ему Грачев, точно угадав по размеру. И Власьяныч, умиленный приобретением нужной добротной вещи, суетился вдвойне, стараясь угодить важным ученым мужам, предчувствуя вечернюю выпивку.

Пока Мильман с Кирпотиным пропадали в лесу в поисках мелкой душистой земляники, время от времени жадно попивая кумыс из захваченной деканом фляжки, Власьяныч показывал генералу места, где в стоялых лесных бочагах водились щуки. Для настоящего заброса блесны из шикарного хитроумного спиннинга не хватало места, и лесник, ловко прицелясь, бросал грузило вручную, а генерал — в майке и подвернутых галифе подваживал лесу, не давая крючку зацепиться за мелкие водоросли и щучью траву. В садке уже плескались две увесистые хищницы, разевая узкие рты и временами лихорадочно ударяя хвостами по плетеной сетке. Лесник предлагал преломить им спинной лен, но генерал жаждал показать жене рыбу живьем, дабы подчеркнуть свое искусство и ловкость, с какой он мгновенно подсекал и подхватывал из воды живность.

— Товарищ генерал, не натягайте, не натягайте, она тут аккурат стоит, — шептал с хрипотцой Власьяныч, напряженно следя, как леска, пузыря воду, шла из глубины. Потом она резко дернулась в сторону, рванула, и Горюнов, от удара уронив фуражку, начал быстро разматывать катушку.

— Есть! — командирским голосом выкрикнул он. — Готовь тару, сержант!..

Рыба ушла в глубину и леска остановилась.

— Травите полегоньку, — снова зашептал лесник, округляя белесые с выгоревшими ресницами глаза. — Это она, злодейка, что моих утят на прошлой неделе слопала. Должно, агромадная, стерва.

Толстые в рыжих волосах пальцы генерала осторожно перебирали лесу:

— Ну, ну, давай, милая, вылазь. Нажировалась, пора и честь знать.

Леса не поддавалась, и Власьяныч, оценив ситуацию, уже разул сапоги, шевеля белыми рыхлыми пальцами ног.

— Идтить? — спросил он.

— Погодь, я сам! — генерал ловко скинул галифе, держа одной рукой натянутую струну, не охнув, сошел в воду и погрузился до плеч, сверкая медным загорелым загривком. Подплыв, он нырнул, шумно выпустив воздух под водой, долго возился в глубине и как тюлень резко, с водоворотами, выгреб, отплевываясь:

— Тащи! — закричал он. — Что-то непотребное.

Лесник быстро начал травить, увидев темное бревнообразное тело рыбы, нехотя идущее к свету:

— Сом! Сом! Товарищ генерал. Откуда он здеся?

Потом он с леской и сачком зашел до колен, нагнулся и через секунду перевалил в сетку тяжелое, с мутно-зелеными боками и белым животом туловище усатой рыбы.

— Славно порыбалили! — басил, одеваясь, генерал. — Ты, сержант, на каком фронте так подсекать наловчился?..

— На Карельском, товарищ генерал. У нас вся война, почитай, как рыбалка была: то они нас подсекут, то мы их. Глухоманные места были…

— А я на Северо-Западном, под Калинином. Тоже мокрятины хватало — два года не просыхали.

— Зато уж и поперли его, товарищ генерал, как волка на травле.

— А что, у тебя осенью охота добрая? — складывая снасти в рюкзак, спросил Горюнов.

— А как же! У нас и лоси имеются, и серого подстреливаем. Места глухие, была бы бумага…

— Лицензия будет, сержант. Готовь зверя — я в Забайкалье после войны без козлятины не приезжал в часть.

— Чего нет — того нет, а лося я вам подберу отменного.

Ветераны возвращались к кордону, еще издали заметив, как Грачев с женщинами орудовали вокруг сложенной на поляне печки с прокопченной трубой. Ведерный чугунок, до половины уходя в пламя, пузырился белой пеной. Профессор — с бицепсами, с загорелой в голубиных родинках спиной — с размаху ловко колол на чурки поленья, с удовольствием всхрапывая, как конь, и отбрасывая капли пота со лба.