Золотое руно - [17]

Аарон молчал в течение трёх минут и двадцати одной секунды, сидя напротив Кирстен в своём любимом кресле — массивном пилотском кресле с челнока, которое он сам неумело обтянул коричневым вельветом. Последнее, что сказала Кирстен, было: «Она не была похожа на…», что, как я считал, означало, что Диана не обладала свойствами, которые Кирстен ассоциировала с самоубийцами. Я уверен, что медицинская подготовка Кирстен включала лекции и на эту тему, так что я не сомневался в правомерности её наблюдения. Однако, как мне было хорошо известно, даже самые рациональные и неэмоциональные люди могут наложить на себя руки.

— Это я виноват, — сказал, наконец, Аарон глухим бесцветным голосом.

— Ты не виноват, — сразу ответила Кирстен с уверенностью, которой Аарон, наверное, ждал от неё ранее. — Ты не можешь винить себя в том, что случилось. — Психологическая помощь отстояла довольно далеко от области медицинской специализации Кирстен, и я не мог сказать, делает она это экспромтом, или на самом деле знает, что ей нужно делать, чтобы поддержать Аарона. Я запросил сведения о её подготовке. Учась в Сорбонне, она посещала вводной курс психологии. Единственный курс, и сдала его на тройку с плюсом. — Ты не можешь позволить этим вещам губить тебя.

Вещам. Их любимое слово, которое может означать всё, что угодно. Она говорит о предполагаемом самоубийстве Ди? О настойчивости, с которой Аарон винит в нём себя? Или о чём-то ещё, менее очевидном? Чёрт их возьми, хотел бы я, чтобы они были точнее в своих высказываниях.

— Она просила меня — умоляла — не бросать её, — сказал Аарон, опустив голову. С моей точки обзора я не мог сказать, смотрит он в пол или закрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться на испытываемом им внутреннем смятении. То, что Диана не хотела, чтобы их отношения с Аароном завершились, было правдой, но взгляд Аарона на её действия был искажён чувством вины. Либо так, либо — менее достойная альтернатива — он намеренно лжёт, чтобы вызвать больше симпатии со стороны Кирстен. Так или иначе, но Диана никогда не упрашивала его остаться.

— Не вини себя, — снова сказала Кирстен, что означало, по-видимому, что она уже исчерпала запас психологических приёмов, которые остались в её памяти после того единственного курса.

— Я чувствую себя… пустым. Беспомощным.

— Я знаю, что это больно.

Аарон снова погрузился в молчание. Потом произнёс:

— Это и правда больно. Это охренеть как больно. — Он поднялся — руки засунуты глубоко в карманы — и запрокинул голову к созвездиям дырочек в звукопоглощающем покрытии потолка. — Я думал, мы с ней расстались друзьями. Мы любили друг друга, я правда любил её всем сердцем, но потом мы отдалились. Стали другими. Разными. — Он слабо качнул головой. — Если бы я знал, что она так тяжело это воспримет, я бы никогда…

— Никогда бы не оставил её? — нахмурившись, закончила за него Кирстен. — Ты не можешь быть пленником чувств другого человека.

— Может быть. А может, и нет. Ты знаешь, Диана и я встречались почти год, прежде чем пожениться. Я и маме-то про неё сказал только перед самой свадьбой; она бы никогда не одобрила моей связи с блондинистой «шиксой». Мы всегда должны принимать во внимание чувства других людей.

— Ты хочешь сказать, что остался бы с Ди, если бы она заявила, что наложит на себя руки, если ты уйдёшь?

— Я… я не знаю. — Аарон начал мерять шагами комнату, отбрасывая с дороги валяющиеся на полу предметы. — Возможно.

Голос Кирстен отвердел.

— И, я полагаю, ты принял во внимание её чувства, когда начал встречаться со мной?

— Я не хотел делать ей больно.

— Но ты сделал бы больно мне, если бы передумал и решил бы остаться с Дианой.

— Тебе я тоже не хотел делать больно.

— Кому-то из нас всё равно было бы больно.

Аарон к этому моменту пересёк комнату полтора раза. Он стоял на дальнем краю, глядя в стену, серо-жёлтую, как и в его прежней квартире. Не поворачиваясь к Кирстен, он прошептал:

— Наверное.

— Ты сделал то, что должен был сделать.

— Нет. Я сделал то, что хотел. Огромная разница.

— Послушай, — сказала Кирстен. — Это всё теория. Она не сказала тебе заранее, что покончит с собой, если ты уйдёшь. — Она поднялась со своего кресла и пошла к Аарону; длинные ноги легко несли её через комнату. — Или сказала?

Аарон резко развернулся к ней; она остановилась в двух метрах от него.

— Что? Нет, конечно, нет. Боже, я бы все сделал по-другому, если бы она сказала.

— Ну, тогда ты не можешь себя винить. — Она снова двинулась к нему, сокращая разделяющее их расстояние, но, заметив, как затвердело его лицо, тут же остановилась. — Такое случается, — сказала она, помолчав.

— Я никогда не был знаком ни с кем, кто потом совершил самоубийство, — сказал Аарон.

— Мой дед, — тихо сказала Кирстен. — Он стал старый и больной и не захотел ждать смерти.

— Но Диане было ещё жить да жить. Она была молода и здорова. Ведь она была здорова, да?

Кирстен задумалась.

— Ну, я её не видела с тех пор, как вы расстались. Вероятно, да. До следующего планового обследования было ещё несколько месяцев, но по результатам предыдущего с ней всё было в порядке. О, были признаки того, что со временем у неё может развиться диабет 2-го типа, так что я на всякий случай начала для неё выращивать клонированную поджелудочную, но помимо этого ничего. И ЯЗОН говорит, что в её медицинской телеметрии не было ничего достойного упоминания. И это вообще-то не удивительно. В конце концов, она не прошла бы отбор в экспедицию, будь у неё что-то серьёзное. Мир не видел ещё такой здоровой группы людей.