Золотое руно - [14]

— Аарон, может быть, ты хочешь поговорить?

Он растерянно поднял голову.

— Что?

— Ты не хочешь выговориться?

Он молчал двадцать две секунды. Наконец, тихим шёпотом:

— Если бы я мог пережить всё заново, я отказался бы от участия в экспедиции.

Это было совсем не то, что я ожидал от него услышать. Я ответил, постаравшись придать голосу легкомысленности:

— Отказаться от участия в первой экспедиции к экзопланете? Аарон, список кандидатов был шесть километров в длину десятым кеглем.

Он покачал головой.

— Оно того не стоит. Оно просто того не стоит. Мы летим уже почти два года, и всё ещё не пролетели и четверти расстояния…

— Почти пролетели. Вообще-то четверть пути будет уже послезавтра.

Он шумно выдохнул.

— Земля будет на 104 года старше, когда мы вернёмся. — Он снова замолчал, но через девять секунд решил, я думаю, что эту мысль следует развить. Он посмотрел в потолок. — Перед самым нашим отлётом у моей сестры Ханны родился мальчик. Когда мы вернёмся, этот мальчик уже давно будет мёртв, и его сын будет старым, очень старым человеком. Планета, на которую мы вернёмся, будет нам более чужой, чем Колхида. — Он опустил взгляд и посмотрел себе под ноги. — Интересно, многие ли отказались бы, будь такая возможность.

— Ты узнаешь это завтра, когда завершится референдум.

— Полагаю, ты уже предсказал победителя?

— Я уверен, что мужчины и женщины «Арго» сделают правильный выбор.

— Правильный для них? Или правильный для вящей славы Космического Агентства ООН?

— Я не считаю, что эти цели исключают друг друга. Я уверен, что всех нас ждёт блестящее будущее.

— Кроме Ди.

— Я понимаю, каково тебе сейчас, Аарон.

— Правда? Правда понимаешь?

Это был хороший вопрос. Аарон был достаточно образован, чтобы понимать: хоть по природе я и квантовое сознание, бо́льшая часть того, что я говорю, базируется на заключениях экспертных систем, на результатах поиска по литературе или является простыми элизоподобными[5] репликами для поддержания разговора. Да, я осознаю себя: моя церебрика содержит квантовые структуры Пенроуза-Хамероффа, такие же, как в микротрубочках человеческой нервной ткани. Но действительно ли я понимал, каково это — потерять кого-то, кто был тебе небезразличен? Определённо не из собственного опыта, и всё же… и всё же… и всё же… Наконец, я ответил:

— Думаю, что понимаю.

Аарон издал короткий смешок, и это меня уязвило.

— Прости, ЯЗОН, — сказал он. — Это просто… — Но он не договорил и погрузился в молчание на ещё двенадцать секунд. — Спасибо, ЯЗОН, — сказал он, наконец. — Большое спасибо. — Он вздохнул. Хотя его ЭЭГ мало о чём говорила, его скорбь проявила себя в увеличившемся альбедо глаз. — Хотел бы я, чтобы она этого не делала, — сказал он. Он посмотрел прямо в камеру; и хотя я знал, что он свыкается с мыслью о своей вине в гибели Ди, он вглядывался в мои стеклянные глаза так же, как вглядывался когда-то в её, словно ища в произнесённых словах какой-то глубинный смысл.

Должно быть, в программном обеспечении моих камер где-то была ошибка. По какой-то причине камера, установленная в гостиной, повернулась чуть-чуть вправо, прочь от лица Аарона.

— Ты не виноват, — сказал я через некоторое время, но стандартным голосом, не пропуская его через синтезатор, который обычно добавляет в него эмоциональные обертона.

Тем не менее это заявление на секунду приободрило его, и он снова попытался найти себе оправдание. Он сдвинулся в кресле и снова посмотрел в объективы моих камер. Я вообразил, что он видит собственное отражение в их линзах, своё обычно угловатое лицо, раздутое отражением в выпуклом стекле.

— Я просто не могу в это поверить, — сказал он. — Она любила… она любила жизнь. Любила Землю.

— А тебя?

Аарон отвернулся.

— Разумеется она любила меня.

— А ты любил Землю?

— Всем сердцем. — Он поднялся на ноги, завершая разговор. Что бы он в нём ни искал, я этого ему дать не смог. С некоторыми людьми на борту у меня сложились близкие отношения; но для Аарона, человека, имеющего дело со сложными машинами всю свою взрослую жизнь, я был лишь технологическим изделием — инструментом, прибором, но точно не другом. То, что Аарон вот так раскрылся передо мной, означало, что у него и правда больше не осталось, кому излить душу.

В квартире Дианы было сезонное покрытие пола, продукт генной инженерии, способный изменять цвет на жёлтый, зелёный, оранжевый или белый в течение года. Сейчас на корабле был октябрь, и ворсистая поверхность, повинуясь слабому электрическому сигналу, который я в неё посылал, сделалась похожей на ковёр опавших листьев — мешанину охряных, янтарных, шоколадных и бежевых пятен. Арон прошаркал через неё к стенному шкафу — простой коричневой панели, вделанной в желтовато-серую стену.

— Открой, пожалуйста, — попросил он.

Я сдвинул крышку вверх; вибрация сервомоторов достигла моих камер и сотрясла их достаточно для того, чтобы изображение комнаты слегка запрыгало. Я не мог видеть, что внутри, но согласно чертежам «Арго» там должны быть три полочки регулируемой высоты, вставленные в шкафчик тридцати сантиметров в ширину, пятидесяти в высоту и двадцати вглубь.

Аарон медленно вынимал оттуда предметы и осматривал их: два браслета с драгоценными камнями, горстка кристаллов памяти, даже бумажное издание Библии, которому я весьма удивился. Последним он достал золотой диск двух сантиметров в диаметре, прикрепленный к чёрной кожаной ленте. На одной его стороне — той, которую рассматривал Аарон — вроде бы что-то было выгравировано, но шрифт был очень витиеватый, и из-за множественных отражений я не мог прочитать надпись под таким углом.