Золотое руно - [29]

— Отлично, отлично, — радостно произнес он при этом извести, — я сам хотел просить вас отправиться туда как можно скорее.

— Могу ли я надеяться оказать вам какую-нибудь услугу?

— Конечно, разумеется. Ваша предупредительность меня восхищает. Надеюсь, моя просьба не покажется вам чересчур обременительной.

Порчиа выдержал паузу, внимательно посмотрел на Шиврю, а затем продолжил:

— Вы, наверно, заметили на придворных празднествах одну молодую особу, которая не уступает в красоте самой Монлюсон?

— Баронессу фон Штейнфельд?

— Да. Она тоже едет в Париж.

— Вы её попросили?

— Признаюсь, да. Я её посылаю к графине де Суассон, вашей хорошей знакомой, я знаю. Вас я прошу похлопотать, чтобы баронессу представили королю и королеве.

— Особенно королю…

— Я вижу, вы меня понимаете. Нам бы хотелось, чтобы кто-то действовал в пользу дружбы между Францией и Австрией. Вы и баронесса могли бы этому посодействовать. А уж мой государь щедро вознаградит вас за эту услугу.

— Мне известно, что сердечная доброта его величества неистощима. Но скоро ли баронесса выедет во Францию?

— Раньше вас. Но хотелось бы, чтобы вы приехали сразу же за ней для поддержки её при первом же посещении Лувра.

— Уеду, когда будет угодно вашему превосходительству.

— Тогда не теряйте, пожалуйста, ни одного дня. Баронесса надеется встретиться с вами у графини де Суассон.

Сезар поспешил обо всем рассказать своему приятелю.

— Отлично! — восхитился Лудеак. — Я знал, что старик Порчиа нам понадобится. Теперь у нас есть выбор — действовать, как он просил, или вывести её на чистую воду. Действуй!

«Как это — „действуй“?», мелькнуло в голове Шиврю. Ему почудилось (таким «храбрым» господам, у которых обычно сильно развито воображение, часто именно чудится, что Лудеак требует от него слишком решительных поступков.

— Что… что я должен делать? — неуверенно произнес он.

Лудеак понял друга и улыбнулся.

— Да ничего особенного, успокойся. Не теряй ни минуты, отправляйся к графине де Монлюсон и начинай её торопить. Главное, не обращай внимания на её болтовню. Выслушай, поклонись, и — в путь.

И, заметив, что лицо Шиврю оживилось, он добавил:

— Действуй, д'Авранш, действуй!

Когда Шиврю явился к Монлюсон, она была занята привязыванием банта к эфесу шпаги (ясно, чьей). Он прямо ей сообщил о принятом решении.

— Мы уезжаем в канун битвы? — Ее улыбка была достаточно красноречива.

— Я ею жертвую во имя особы, порученной мне королем.

— А, так это все ради меня?

— А для кого же еще, позвольте узнать? Судьба изменчива. Мне легко умереть у ваших ног, но кто бы тогда защитил вас от турок? Поймите, ведь вы можете попасть в чей-нибудь гарем. Да у меня кровь стынет в жилах от этой мысли! Нет, никогда! Мой долг — спасти вас, и мне не нужна никакая боевая слава, я готов жертвовать всем. А служба королю превыше всего на свете.

— Тогда позвольте мне отослать эту шпагу тому, кто не доводит свое повиновение королевской воле до таких пределов.

Орфиза позвонила лакею и приказала ему доставить шпагу «графу Шарполю от имени герцогини д'Авранш.»

— Вот теперь, граф я к вашим услугам. Кажется, я у вас под караулом, не так ли?

Он низко поклонился — не выше, чем самой королеве, — и глухо произнес:

— Когда-нибудь вы отдадите мне справедливость.

Когда принцесса Мамьяни услыхала о предстоящем отъезде мадемуазель Монлюсон, она поспешила к ней и сообщила о своем желании ехать с ней. Тронутая этим, Орфиза обняла её с вопросом, откуда такая симпатия.

— Не ищите причины — ответила Леонора, — я из страны, где верят в таинственное. Может быть, наши созвездия сочетаются так, что мне следует любить и охранять вас.

И Леонора пошла предупредить Сент-Эллиса о своем отъезде.

— Прекрасно! — ответил маркиз, явившись к ней, — я тоже еду.

— А сражение?

Маркиз стал крутить ус — верный признак его колебаний.

— Стойте, — произнес он, наконец, — у меня же есть отличное средство, как выйти из затруднения.

Он вынул из кармана луидор.

— Орел — в бой, решка — ехать.

И он метнул монету. Орел!

— Ну, значит, сражаться.

— Правильно. А иначе вы бы были дезертиром.

— Наверно, я бы бросал, пока не выпал орел.

Но… вы опять поедете по этой проклятой дороге. Клянусь честью, это меня сильно беспокоит! Успокойтесь. Люди зальцбургского епископа опять поедут со мной.

Тем временем Брикетайль, выполняя поручение Гуссейн-паши, собрал все нужные сведения и ехал обратно в турецкий лагерь. По дороге ещё издали он заметил тело человека, корчившегося на земле. Он подъехал ближе и рассмотрел, что это был раненый, ползший а локтях и коленях. Невдалеке валялась убитая лошадь, а поодаль чернела пара пятен, напоминавших мертвецов. Брикетайль понял, что здесь была схватка. Он решил прикончить беднягу, чтобы тот не мучился. Подъехав к раненому, он вдруг узнал в нем своего Карпилло. Он мигом соскочил с лошади и наклонился к нему. Тот что-то хрипел непонятное, затем, опершись на локоть, кое-как написал: «Отомсти за меня».

— Черт побери! Мстить будем вместе! — вскричал Брикетайль.

Он подхватил Карпилло и понес его к ручью. Облив его лицо водою, он вынул фляжку с водкой из кармана и принялся растирать тело приятеля. Наконец, тому стало получше. Взвалив его на свою лошадь, Брикетайль поехал в лагерь. Дорогой Карпилло рассказал е у все, что случилось.