Золото Монтесумы - [92]

— И я действительно это знаю, — небрежно подтвердил Марко.

Мама отодвинула свой бокал.

— Вот это да! Я вижу, ты продолжаешь мучить себя тщетными надеждами. Дорогая, Томас умер, и никакие разговоры не вернут его…

Отец взял мою руку, которой я прикрыла глаза во время этого разговора.

— Я так рад, дорогая, снова тебя видеть!

— Папа!

Он пристально взглянул на меня, затем обнял меня своими худыми руками.

— Я так за тебя боялся! — Он крепко сжал меня. — Как только я услышал по телефону твой взволнованный голос, я не знал ни минуты покоя, пока не прилетел сюда, чтобы помочь тебе…

— Спасибо, папа…

— И конечно, чтобы вовремя привезти тебя домой к свадьбе, уже стоившей нам чертову уйму денег. Ведь осталось всего семь дней! И ты пропустила прием гостей со свадебными подарками! Хотя правильнее было бы назвать этот прием какой-то вакханалией, во время которой пьяные девицы в разной степени обнаженности плясали и оглушительно орали какие-то разнузданные песни… Впрочем, я захватил с собой фотографии, чтобы показать тебе…

— Извини, папа, и не волнуйся. Я сама собираюсь увезти Эрика домой.

Отец несколько раз клюнул меня в щеку своим острым носом.

— Хорошо, договорились. Ну что ж, а теперь расскажи, чем закончилась ваша поездка, предпринятая с целью установить, почему Антонио погиб во время сражения между защитниками Сиены и флорентийцами, и посетили ту долину, где происходило сражение? Вы занялись этим, наверное, сразу после того, как попали на страницы всех газет за порчу бесценной мозаики в Дуомо? Иоланда нашла и блог, описавший данные события, причем в этом преступлении винили каких-то невменяемых южноамериканских метисов или отчаявшихся сицилийских сепаратистов. Мы решили, что это были именно вы.

— Сиена… э-э… да… гм-м…

— Я слушаю.

— Ну, вообще-то это было нечто! Ты же читал книгу «Господь любит Могущество», где Альбертини рассказывает, как Антонио разделался со своими же…

— Господи, конечно! Каким-то взрывчатым веществом. Он сделал это по ошибке, да? Из-за тумана…

— Нет, папа, никакой ошибки не было. Мы туда ездили, в Марчиано-делла-Чьяна. И было холодно, а вовсе не тепло, как писал Альбертини про день сражения…

— Произошедшего в начале августа.

— Да. Но воздух был совершенно прозрачным и ясным. Ни тумана, ни облаков. Я считаю, что Антонио отлично видел, что он делает, то есть знал, что убивает своих же сторонников.

В черных глазах отца сверкнул огонек заинтересованности.

— Любопытно!

— Мне нужно, чтобы ты помог мне уяснить, почему он это сделал.

— Но сначала вы должны показать нам свои находки. — Мама взмахнула рукой. — Ты достаточно говорила о них по телефону, но, как известно, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать! Доставай их.

Марко удивленно поднял брови. Он еще не слышал о других ключах. И хотя я не слишком хорошо его знала, я была уверена, что если он найдет золото раньше нас, то захватит его себе.

— Ну, Лола? — спросил он. — Мы ждем.

— Не бойся, я за ним присмотрю, — заявила Иоланда, прищурив глаза на Марко. — Мне это по силам, тебе ли не знать!

— Хорошо.

Достав из рюкзака дневник Софии и два медальона, я положила их матери на ладонь. Тем временем Иоланда торопливо рассказывала, как мы обнаружили третий медальон в запертой витрине сокровищницы в соборе Святого Петра, опустив при этом подробности того, как мы с Эриком задохнулись и едва не погибли в подземельях Остия-Антики.

— Мы считаем, что эти буквы составляют кодовое слово, необходимое для обнаружения сокровища Антонио.

— Невероятно! — воскликнула мама. — Мануэль, ты только посмотри на эту тонкую работу по металлу! Итак, у вас имеются три буквы: L, P, U.

— L, P, U? — повторил Марко. — Не хватает одной буквы. И получится слово Lupo, по-итальянски «волк». Ведь Антонио был тем самым «Волком».

— Это очевидно, — заметила я. — Но почему-то меня это настораживает.

— Да, действительно. Знаете что, не будем торопиться, — рассудил отец, — а подумаем лучше, какое еще слово можно составить из букв L, P, U. Pulce? Нет, не подходит. Оно означает «блоха».

— А если opulenza? — предположила мама. — «Богатство» — это же синоним сокровища. И потом еще это… как его…

— Opusculum по-латыни, — пояснила я. — То есть небольшое литературное произведение. А мы знаем, что Антонио был очень образованным. И opulus, что значит «клен»… гм-м… opuncuolo — какая-то птица. Но во всех этих словах много букв.

— А может, это акроним, — вставил Марко.

— Или акростих, — сказал отец.

— Или анаграмма, — кивнула Иоланда.

— Каламбур! — воскликнула мама.

— Аббревиатура, — придумала я.

— Омоним, — снова проявил инициативу Марко.

Мама рассматривала два блестящих золотых медальона и вдруг подняла голову.

— Чего здесь не хватает?

— Что ты имеешь в виду? — спросил Мануэль.

— Чего-то не хватает, только не пойму, чего именно, — сказала она. — Какого-то специфического шума… такого, понимаешь, постоянного раздраженного ворчания, что ли…

— Ворчания?

— Ну да. Обычно в таких ситуациях всегда слышно какое-то непрерывное ворчание и бормотание…

— Ты про Эрика! — расстроившись, догадалась я.

Мама, опустив подбородок, устремила на него пронзительный взгляд.

— Ты права. Дело именно в нем. Господи милостивый! Наш Эрик молчит, ничегошеньки не говорит!