Золото Монтесумы - [106]

— Версипеллис, — пробормотал Эрик. — Значит, Козимо назвал его меняющим шкуру, потому что он превратился из чернокожего в белого. Мы этого не поняли, когда читали дневник Софии.

— Да. Но золото, книги друидов — все это пропало. «Желтый металл», завещаемый Козимо, представлял на деле лишь его признание в обмане. Признание в том, что он жил под видом знатного итальянца, что промотал все сокровища, украденные у ацтеков и полученные от работорговли. Признание в том, что он был трусом. Во всяком случае, до дня его смерти, когда он уничтожил множество флорентийцев этой, как ее… нефтью, потому что считал их виновными в убийстве своего отца, алхимика, которого он не посмел защитить. Вот почему он считает себя трусом, «желтым». Желтым был его характер, а не металл, не золото. Бедняга, несчастный человек! Все золото, остававшееся у него после платы за покровительство и защиту, он расплавил в попытке найти универсальное лекарство, чтобы жить с Софией, любившей его, именно его. Чтобы вылечить свою болезнь… Ой! — В моем мозгу вдруг возникло лицо Марко. — Мы должны отправиться на поиски Марко! Нужно скорей идти, больше здесь нет ничего интересного. Никакого сокровища, кроме этих двух медальонов. Остальное было… — Тогда я не знала, как это назвать, потом я нашла определение: «алхимизировано».

— Говоришь, никакого сокровища? — поразительно спокойно спросил Томас.

— Вы имеете в виду золото ацтеков? Да, здесь нет ничего ценного.

— Не могу с этим согласиться, — возразил он. — Потому что разрази меня гром, но я совершил ошибку, столько времени скрываясь от тебя, Лола. — Де ла Роса смотрел на меня сверху вниз своими страшными и вместе с тем прекрасными глазами, как будто он был суперменом, обладающим рентгеновским взглядом или гипнотической властью. — Я думал, что ты на меня не похожа, что Хуана изгнала из тебя все, что ты могла от меня унаследовать. Но теперь понимаю, что это было невозможно. Потому что ты — моя истинная дочь. Ты вся в меня, моя малышка, отчаянная дочь индейцев, которые взрывали испанцев, правнучка человека, отправившегося в пампасы на поиски меча короля Артура, Экскалибура, на самый край земли. Ты — моя драгоценность, мое сокровище! Ты восхитительна! Лола де ла Роса! Ты отрада для моих старых глаз!

— Ах! — вырвалось у меня.

И вдруг все сразу словно очнулись.

Медленно подняв руки, Иоланда сняла свой стетсон и смяла его в руках.

— Что ты наделал?! — обрушилась она на отца. — Ты что придумал?! Что ты со мной сделал?!

— Привет, Ио, — невозмутимо обратился к ней Томас. — Моя крутая девочка, мое любимое дитя номер один!

Перекрывая их голоса, мама кричала что-то возмутительное и непристойное.

Но тут Эрик воскликнул в недоумении:

— Лола! Твое лицо!

Со мной что-то произошло, понимаете, и прямо в этот момент. То, чего я никак не ожидала и что было ужасно в своем роде.

Возможно, я шла к этому всю свою жизнь, зачитываясь своими любимыми книгами. Может быть, с любовью собранная коллекция книг об отчаянных бродягах, об антигероях каким-то образом повлияла на мой внутренний мир. Но когда я смотрела в сверкающие черные глаза Томаса и слушала, как он уверял меня в том, что я его дочка, его девочка, истинная правнучка давно утерянной и вновь обретенной семьи, я изменилась. И все это увидели.

Хуже всего мне стало, когда я подняла голову и увидела застывшее на лице Мануэля выражение потрясения.

— О! — только и смог он произнести.

Он опустил взгляд, потому что читал в моей душе.

Во мне проснулась безмерная, щемящая сердце, безумная дочерняя любовь к Томасу де ла Росе.

Глава 51

После случившейся со мной метаморфозы прошли два невероятно трудных дня.

Рано утром 11 июня я и Эрик сидели на полу собора Святого Марка в Венеции. Мы оказались здесь первыми. Если не придавать слишком большого значения ночному сну — а такого греха за нами не числилось, — можно уловить несколько минут уединения даже в самом крупном и посещаемом западноевропейском соборе. Целых два дня мы почти не спали и сходили с ума, очнувшись от наших грез. С тех пор как, к нашему несчастью, мы унаследовали древнее проклятие Волка, на наши взбудораженные головы обрушивались одним за другим удары истории, как всеобщей, так и личной.

После того как я восхищенно взирала на своего родного отца, смертельно ранившего нас с Иоландой стрелой Купидона — в отличие от действительно отравленных стрел, — мы все выскочили из крипты Санта-Мария-Ассунты и оказались во власти бури, разбушевавшейся над Торчелло. Мы добрались по кровавым следам до пустынного берега, где обнаружили пропажу лодки. Мы не знали, удалось ли Марко сбежать или он утонул в этих бурных водах, в которых отражалась дрожащая луна. Чуть дальше виднелись очертания шхуны Томаса, снесенной течением. В общем, наша измученная компания вынуждена была вернуться в церковь и провести бессонную ночь под мозаиками с грешниками и адским огнем.

Следующее утро застало нас на обратном пути в Венецию. Лодку вел рыбак с таким добродушным лицом, что оно полностью опровергло репутацию венецианцев как не очень гостеприимных людей. Затем мы добрели до весьма симпатичного отеля со старомодной хозяйкой, накормившей нас беллини и тюрбо, на которые мы набросились, как голодные шакалы, после чего сонно уставились на сверкающие лазурные воды канала. Поскольку Эрик не хотел, чтобы мои родители узнали о Доменико и Блазеже, мы с Иоландой умолчали о них, повествуя о наших приключениях. Однако вместо того чтобы перечислять наши утраты — любовь, верность, латиноамериканское наследие, золотые календари ацтеков и священные книги друидов, а также наши победы — историческая разгадка головоломки и удачное прочтение криптографических писем, — мы с безумным волнением смотрели на Томаса де ла Росу, воскресшего из мертвых подобно библейскому Лазарю. Он без конца пил, как кит, и с веселой улыбкой рассказывал нам о похождениях моего прадеда. Мануэль бледнел, мама краснела. Иоланда жестоко ругала его, шевеля посеревшими губами, хотя руки ее сами собой тянулись к нему и с необузданным восторгом гладили по лицу. А что касается меня… Из самозабвенного состояния, возникшего при внезапно вспыхнувшей запретной любви к Томасу, меня вывел страх за Эрика. Придя в себя, я увидела, как каждым своим словом и жестом де ла Роса вселяет смятение в съежившегося Мануэля и мою мать. Казалось, этот возникший из небытия человек обладал способностью излучать сатанинскую харизму.