Золотая змея. Голодные собаки - [64]

Рассказ понравился, клички — тоже, только живая и сметливая Антука спросила отца:

— Как же это старушка угадала, что будет, и нарочно так назвала собак?

Симон Роблес ответил:

— Она их назвала случайно, а потом подучилось, что имена выручили. Вот и все.

Тимотео, рискуя обидеть отца, сказал:

— Старуха-то была глуповата, раз она дверей не запирала. Правда, если б дверь заперли, собаки не смогли бы войти, когда она их звала. А раз собаки не почуяли вора, значит, и они глупые…

Очарование рассказа исчезло. Даже в беседу у очага, где все дышит простотою, может вмешаться неумолимая и скучная логика. Но Симон Роблес ответил так, как ответил бы и более опытный рассказчик:

— Сказка — сказка и есть.

А значило это, что такие истории надо принимать со всей их небывальщиной, забывая о здравом смысле; в жизни тоже не все связно.

Хуана прервала молчание.

— Тут не разберешься, — поучительно сказала она, — словно спутанный моток, концов не найти.

На том разговор и кончился.

Трех братьев Тощего и Косматого не коснулось индейское остроумие Симона. Одним из них был Манью. О двух других никто больше не слыхал: их увели куда-то далеко. А Манью достался мужу Мартины, одной из дочерей Симона, звали его Матео. Об этих людях и об их любви мы еще расскажем.

И вообще мы расскажем немало историй, а Симон поможет нам.

Наверно, кое-что покажется вам странным, но ведь и сама правда иногда так причудлива и печальна, что поневоле в ней усомнишься. В этом мы, в сущности, похожи на одного беднягу, который был священником в провинции Патас. Человек он был скромный, невежественный — из тех набожных индейцев, которых епископ Риско де Чачапойас послал искоренять ересь. Их научили нескольким латинским молитвам, выстригли тонзуру и отправили по белу свету, который для них кончался в горах северного Перу.

* * *

Как-то раз наш добрый священник произносил обычную проповедь о страстях господних в церкви округа Сигуас. Пылко и жалостно повествовал он о страданиях и смерти господа. И вот почти все прихожане, особенно благочестивые старухи, принялись стонать и всхлипывать, заливаясь слезами. Священник сам был не рад, что его слова так всех разбередили и, не зная, как утешить такую скорбь, в конце концов сказал:

— Не плачьте, братья!.. Столько времени прошло — кто его знает, может, все это сказка…

III. СУДЬБА МАНЬЮ

Индеец Матео Тампу, крепкий и быстрый, пришел однажды к своему тестю. Ноги его и руки были перепачканы землей.

— Тайта, мне щенок нужен.

Симон Роблес — он сидел у дверей и жевал коку — прищелкнул языком и ответил:

— Ну что ж, пойди возьми.

Матео пошел в загон и выбрал щенка из тех, что спали на куче соломы, ожидая приемных матерей.

Мы уже говорили, что там лежали и Тощий с Косматым, но они были еще слишком малы, чтобы пасти стадо.

Теща спросила Матео:

— А как Мартина?

— Хорошо.

Щенок забеспокоился и заскулил. Тогда Матео засунул его в котомку, укутал теплое трепещущее тельце, а голову оставил снаружи.

— Ну ладно, я пошел, — сказал он, управившись, и перекинул через плечо котомку с пленником.

Щенок смотрел вниз испуганными, удивленными глазами.

— Оставайся, куда спешишь, — сказал Симон.

— Подожди, перекусишь, — подхватила Хуана.

— Не могу, работа не ждет, — ответил Матео.

Он и в самом деле торопился. Матео слыл работягой, на его участке все разрасталось особенно пышно и быстро.

— Ну, пока, — сказал он на прощанье и быстро пошел домой.

Щенок смотрел и удивлялся — как велика земля. Кроме Антуки, Самбо и своих маленьких братьев (мы уже знаем, что у Ванки их отняли), он видел раньше только овец. Мир его замыкался черным плетнем овечьего загона, скрепленного длинными балками, прибитыми к прочным кольям. А теперь перед ним лежали необъятные пестрые поля. Небо у горизонта было фиолетово-синим, и казалось, что за ним бездонная пропасть. Сначала малыш чуть не заскулил, испугавшись неизвестного, но удивление победило страх, и теперь он сосредоточенно молчал, поражаясь неожиданным открытиям. Грохот потока, спускающегося с гор, оглушил его, потом он увидел сине-белый вихрь воды. Человек решительно вошел в поток, вода была ему по пояс. Очутившись на другом берегу, щенок почувствовал, что человек силен, и поверил в него. Ему стало спокойней, и он решился склонить голову к плечу великана. Он закрыл глаза и в полудреме слушал, как стучат охоты по каменистой тропе. Внезапно, от громкого шума, человек и собака подняли головы. Огромная черная птица парила над ними.

— Эй, кондор, лети-ка ты мимо! — закричал Матео.

Щенку захотелось лаять — он уже умел это делать и любил присоединять свой слабенький голосок к голосам других собак. Но сейчас его сдавили, живот прижали к шее, и, как ни жаль, приходилось молчать.

Наконец холмы и горы остались позади. Здесь уже не было бездонных оврагов и до самого горизонта простирались необъятные поля. Как велик и просторен мир!

Человек остановился, вынул щенка из котомки, опустил на землю и уселся рядом с ним. Из той же котомки он достал сверток. В нем оказался тыквенный сосуд и ароматный картофель, желтый от перца. Человек выплюнул шарик коки и принялся за еду; угостил он и своего спутника — счистил перец с картофелины и подложил к маленькому влажному носику.