Золотая жила для Блина - [20]

— Лин, а браконьеры богатые?

— Еще какие! Оленину добывают по тонне, по две за раз. С вертолета стреляют.

— Да они, наверное, в тайге не ночуют?

— Эти не ночуют — постреляют и улетят. А которые ставят ловушки на соболя, ночуют.

— Значит, у них есть палатки?

— Соболя добывают зимой, какие палатки на морозе. У них в тайге нормальные зимовья, с печкой.

— Выходит, браконьерам незачем в яме ночевать.

— Сдалась тебе эта яма! Поговорить больше не о чем?

— Лин, а шишкарить можно? — гнул свое Блинков-младший.

— Шишковать, — поправила Лина. — Шишковать можно.

— Лин, оцени мысль: браконьерам надо скрываться, но браконьеры в яме не ночуют. А шишкари, может, и ночуют в яме, но им не надо скрываться. ЗАЧЕМ ТОГДА ОНИ ЗАСЫПАЛИ КОСТЕР?

— Ты тоже засыпал.

— Я присыпал, чтобы сбить огонь. А они сожгли лапник, на котором спали, закопали головешки в землю, а землю разровняли.

— Я сто первый мудрец, — ответила Лина.

— Как это?

Знаешь пословицу: «Один дурак может задать столько вопросов, что сто мудрецов не смогут ответить». А я сто первый мудрец, который и думать над этим не хочет.

Да, попадаться на язычок зеленоглазой не стоило. Хорошо, что вчера Митька не сказал ей прямо: ты инопланетянка. Заклевала бы!

Он стал расспрашивать Лину о Лине. Про себя всем нравится рассказывать, и зеленоглазая смягчилась. Оказалось, что учится она в математической школе и терпеть ее не может. Хотя человек привыкает ко всему и в Америке Лина даже скучала по своей школе. Где живет? В Москве живет, с мамой, дедушкой и бабушкой. А у папы и Пашки самостоятельная мужская жизнь. То делают самолеты для американца, то метеорит ищут. Насчет метеорита у папы имеется своя гипотеза, сто двенадцатая, если считать Митькину. А у Пашки сто тринадцатая. Из-за этого папа бросил работу космического инженера-испытателя, а Пашка — институт в Москве. Он, правда, перевелся в другой, красноярский, но мама все равно недовольна.

— У них разные интересы, — сказала Лина о. родителях, — а я между ними: на каникулы к папе, учиться — в Москву к маме. Мне нравится. Что мама не позволит, то папа разрешит.

В ответ Митька рассказал, как ловил одного грабителя. Взрослые свидетели говорили, что это был человек с бородой, а малышня — что Дед Мороз. Поверив взрослым, он искал бородача, а оказалось, что грабителю шестнадцать лет и борода у него была карнавальная, дед-морозовская.

В самую жару они как по заказу набрели на огромный ягодник. Темно-фиолетовая, подернутая беловатым налетом черника выглядывала из-под каждого листочка. Лина с урчанием плюхнулась на живот и стала хватать ягоды губами. Митька упал рядом.

Какое счастье — просто есть, чувствуя, как гудят натруженные ноги и кружится голова от умопомрачительного запаха черники! Всасывать ягоды, как пылесос, и давить во рту, и размазывать языком по нёбу, и сплевывать попавшиеся листики. Жевать, чавкать и больше ни о чем не думать! Митька знал, что через полчаса ноги начнет ломить с непривычки. Тогда встать можно будет только через не могу. Он разулся и вывернул наружу язычки кроссовок — пускай солнышко их сушит. Носки уже прилипали. Дня через два их можно будет поставить. Он потянул кроссовки с довольно хрюкнувшей Лины.

— Вождь Сухое Тело в своем репертуаре, — зарывшись лицом в ягодник, заметила зеленоглазая.

Блинков-младший подумал, что многие парни мечтают оказаться наедине с девчонкой, и чтобы вокруг на сотни километров никого не было. А у него в голове — то канувший за гору самолет, то следы чьего-то ночлега в яме, и перемазанная черникой мордаха зеленоглазой не вызывает никакого любовного пыла. Пускай те парни считают его идиотом. Их бы сюда после восьми часов ходьбы по заваленной буреломом чащобе.

— Что смотришь? — подняла голову Лина. — Я чумазая?

— Наверное, не больше, чем я, — деликатно ответил Митька. Интересно, а что Лина думает о нем?

Он поднялся:

— Пойду «медвежью лапу» сочинять.

— Угу, — не удивилась Лина. По крайней мере она знала, что такое «медвежья лапа».

— А ты их видела? — спросил Митька.

— Вагон и маленькую тележку. В заповеднике «лапы» отбирают, от них какие-то почки повреждаются.

— Значит, повредим почки. У нас нет времени рвать по черничнике. Лин, а на что они похожи?

— На лапу. Спереди гребенка, как медвежьи когти, сзади совок.

Митька приглядел поваленное ветром дерево, с которого уже начала отслаиваться кора. Ножичек у него был хоть и маленький для тайги, зато с пилкой и шилом. Не мудря, он отхватил кусок коры величиной с тетрадку, сложил с одной стороны пополам и сшил ниткой, выдернутой из парашютной стропы. А с другой стороны пропилил зубья гребенки. Чесанул кустик, и с одного движения в совке оказалось десятка полтора крупных ягод.

— А говорил, что «медвежьей лапы» не видел, — заметила Лина.

— Правда не видел. Читал только.

— Тогда ты в прошлой жизни был эвенком. Они тысячу лет делают точно такие же «лапы».

— Все люди на земле — дальние родственники, — ответил Митька, вертя в руках свое изделие. — Надо же — тысячу лет!

Воду из парашютика-пузыря они давно выпили. Теперь в него начесали черники и легли на папину пуховку, укрывшись сохранившим влагу прохладным парашютом.