Золотая струя. Роман-комедия - [20]

– Ведущего нужно тоже нанять, как и музыканта, – сказала Настя. – Чтобы всё было достойно и на высоком уровне.

В гостиную тихо вошла женщина в белоснежном фартучке, катя перед собой сервировочный столик. Пока она разливала по чашкам чай, все задумчиво молчали. Когда она ушла, Вадим Иванович первым подал голос:

– Вам не кажется, господа, что мы сейчас с серьезным видом обсуждаем какую-то несусветную чушь, как будто нам больше абсолютно нечем заняться?

– Та-ак, опять осмеяние, – сказала Настя, разворачивая фантик на конфетке. – То дикий восторг, то дикий сарказм.

– Нет, я понимаю, Настя, если в узком кругу посмотреть эти портреты, чтобы поржать, поприкалываться. Но когда это выносится для обозрения на весь белый свет, получается другая ситуация.

– Какая ситуация? Что меняется?

– Очень многое меняется! – Вадим Иванович усмехнулся. – Наши лица каким веществом нарисованы?

– Ну и что? – Настя сделала глоток из чашки.

– Ах, это тебя не смущает? Ладно, тогда другой деликатный вопрос, возьмем повыше. Каким орудием труда изображены наши лица?

– Вадик, тебе же объяснили, что это новая техника рисунка. И ничего страшного в этой технике нет. Один мудрый человек сказал, что настоящее искусство заключается в том, чтобы найти необыкновенное в обыкновенном и обыкновенное в необыкновенном. Кстати, я бы тоже хотела тебя кое-что спросить. Весь город знает, что у нас здесь чуть ли не царские хоромы. А о нашем частном художественном салоне, расположенном здесь, в нашем доме, кто-нибудь знает?

– Знает, все наши друзья знают, – насупился Вадим Иванович.

– Несколько человек. А я хочу, чтобы знали все. И чтобы людям было интересно сюда придти и заплатить деньги. А заманить посетителей можно только чем-то неординарным.

Богема сосредоточенно пил чай вприкуску с печенюшкой, не вмешиваясь в полемику и понимая, что в эту минуту решается судьба его проекта.

Вадим Иванович вдруг зевнул.

– Делай, что хочешь, Настасья, – сказал он равнодушно. – Только мое имя не поминайте всуе, мне еще много дел предстоит сделать.

Он встал и пошел.

– Даже не попрощался! – возмущенно бросила Настя ему в спину.

– До свидания, – сказал Вадим Иванович в дверях.

– Всего доброго! – с готовностью откликнулся Богема.

– Что ж, сделаем, как хотим, – уверенно сказала Настя, когда дверь закрылась, и бросила смятый фантик на стол.

* * *

Вообще-то Богема хотел на презентации заработать. Он предполагал, что Вадим Иванович и Настя пригласят своих друзей – богатеньких буратин, и тех не затруднит заплатить за вход по пять тысяч благотворительных рублей за персону. Однако при таких мрачных, скептических настроениях Вадима Ивановича Витя о платных входных билетах не рискнул даже заикнуться. Теперь дай Бог, чтобы презентация вообще состоялась, а СМИ не постеснялись дать о событии хоть какую-то информацию.

В городе функционировали три электронных информационных агентства, которые выкладывали новости на своих сайтах, и две бумажные газеты – областная и городская, – тоже имеющие сайты. Главное, считал Богема, – просочиться в Интернет, а дальше уж как получится.

Вместе с Настей они составили список лиц, которым планировали направить официальные именные приглашения. В список вошли друзья-знакомые Вадима Ивановича и главные редакторы местных СМИ. Еще Витя добавил туда двух журналистов, когда-то писавших о нем, как о художнике, хвалебные статьи. С ними он был знаком лично и не раз выпивал. Первый, Черепанов, трудился в городской газете, другой, Куролесин, бывший искусствовед и критик, – в информагентстве. На флегму Черепанова у Вити надежды было немного: придти-то на презентацию он, возможно, и придет, но руководство чиновничьей газеты запросто может зарубить его материал, он и не вякнет. А вот на Куролесина Богема мало-мальски рассчитывал. В молодости Куролесин, филфаковский МГУшный выпускник, приехал в провинцию из Москвы, чтобы вылечить у знаменитого хирурга покалеченную от рождения ногу, да так здесь и прижился, женившись на медсестре. В густых глубинных дебрях искусствоведческих наук он плавал как рыба в воде, умел говорить речи гладко, как по-писаному, и писать статьи об искусстве хлестко, метафорично и убедительно. Его слово было весомым и по сей день в местной творческой тусовке, порой определяя коммерческую судьбу художественных работ. Цены бы не было этому Куролесину, если бы не его скверный, скандальный характер. Художники побаивались этого крикливого, хромоногого человека. А теперь, когда жизнь заставила его зарабатывать на хлеб в желтоватой электронной газете, падкой на разного рода политические дрязги и разборки, его норовили обойти стороной и не только художники.

В полиграфической конторе по заказу Богемы изготовили пригласительные билеты – солидные, цветные, с тисненными текстом и вензелями на плотном картоне. Денег Витя не жалел, все расходы на организацию мероприятия взяла на себя Настя. Текст на билете гласил после обращения к приглашаемому по имени-отчеству: «Частный художественный салон „Квартирник“ приглашает Вас принять участие в презентации выставки „Уринальный рисунок. Инновационный художественный метод“. Адрес. Дата. Время. Оргкомитет». В левом углу билета Богема разместил портрет Беатрис, выполненный Сидоровым. Сначала Витя предлагал Насте поставить там ее портрет, но она засмеялась и сказала: «Не смешите меня». «Ага, опять осмеяние?» – с шутливой укоризной прищурился Богема. «Нет, просто смешно», – сказала она.