Золотая роза с красным рубином - [47]

Вместо ответа Гусейн сам потребовал отвечать на вопросы.

– Струги его тоже здесь? Не утонули?

– Здесь, – с кивком головы подтвердил хромоногий. – Все три. На них тоже пьянство...

Гусейн вполголоса перебил его шёпот.

– А Кулымбек где живёт?

– В Белом городе. В большом доме, в доме русского купца. Слух был, воевода обещал ему, если узнают, что ты в землях астраханского воеводства, немедля тебя изловят и привезут для какого-то дознания.

Гусейн с быстротой кобры схватил его за горло и ощерился в щетинистое лицо.

– Не узнают, если об этом не начнёт болтать глупый язык.

– Да ты что? – отшатнулся от него сторож с обидой в насмерть перепуганном голосе.

Гусейн отпустил его.

– Знаю. Не посмеешь. И тебя потяну за собой на пытки. Слушай же. Я у тебя поживу. Что затрясся? День-два, только и всего. От тебя зависит, когда избавишься от меня. Чем быстрее поможешь обделать одно дельце, тем скорее покину город. – Он наклонился к самому лицу сторожа, глаза его сверкнули в полутьме, как два кинжала. – Мне нужны десять надёжных головорезов и деньги, чтобы заплатить им. Каждому по рублю за пустячную ночную работу. Десять серебряных монет мне достань, я сейчас пуст. Понял?

Сторож опешил. Затем заскулил:

– Где ж я тебе достану столько денег?

– Ты мне должен. Забыл? – предупредил Гусейн с беспощадной жестокостью. – Мне всё равно где, а достань. Головорезы мне нужны к воровскому часу, через два часа после полуночи. – Он за плечо толкнул сторожа к порогу, выставил за дверь. – Тебя нет, никому открывать не буду. Давай же, пошевеливайся, – сказал он громче, задвигая деревянный засов в тёмный косяк на всю глубину пробоя.

Слышно было, сторож неуверенно потоптался за дверью, потом отвёл лошадь гостя в конюшню, и неровные шаги его стали удаляться к воротам подворья и на улицу. Гусейн из крохотных сеней, как в нору, переступил в спаленку, в которой не хотелось задерживаться дольше, чем вынуждали обстоятельства, различил при свете от оконца стол с лавкой и низкую, у самого пола, грубо сколоченную кровать. Постелью служил длинный промятый мешок, из которого торчала грязно-жёлтая солома, а поверх лежало смятое и надорванное верблюжье одеяло. Он завалился на мешок, который под ним недовольно зашуршал, вытянулся для удобства и закрыл глаза. Он сказал хромому, что остановится на двое-трое суток, но это была предусмотрительная ложь. Слова хромого об обещании воеводы Кулымбеку изловить его, Гусейна, заставили существенно менять прежние намерения. Воевода узнает о его нахождении в городе из доклада стрелецкого десятника, а потому нельзя откладывать то, что было задумано. Предстоит всё сделать ночью, и ночью же покинуть город.

– Поспать надо, – произнёс он себе под нос, после чего накрылся одеялом.

За полночью, к воровскому часу самый крупный, главный торговый и ремесленный город на Каспии, называемом русскими Хвалынским морем, будто вымер. Скрытые от звёздного неба кисейным покрывалом облаков, сквозь которые пробивалось лишь бледное сияние полумесяца, улочки и улицы города, казалось, сами по себе извилисто распространялись от стен крепости в посад, в его слободы. Они ветвились там закоулками и переулками, в которых среди тёмных бревенчатых домов и окружавших их крепких заборов невольно рождалось ощущение загнанной в западню дичи. Повсюду не виделось ни одного окна, не закрытого плотными ставнями, и можно было быть уверенным, самый отчаянный стук в ставни не пробудит внутри домов и шороха. Разве что псы с ближних подворий отзовутся угрюмым ворчаньем.

Только разбойники, хозяева этого часа, могли стаей голодных шакалов так безбоязненно притаиться на широкой улице в тени забора большого постоялого двора неподалёку от посадской площади. Наконец за воротами с мягким стуком приподняли длинный поперечный брус, и половинка ворот слабо скрипнула, приоткрывая щель входа в широкое подворье. Девять мужчин с оголёнными саблями и ножами скользнули в щель, присоединились к двум сообщникам. Оба пса валялись на земле, как будто их внезапно одолел глубокий сон. Ночной сторож тоже не шевелился, но на случай, если придёт в себя, он был связан, уложен животом на землю под навесом у конюшни, изо рта его торчала затычка из куска тряпки. Все одиннадцать головорезов без лишнего шума пересекли тихое подворье и столпились у приоткрытых створок похожих на ворота дверей большого сарая, из которого слабо тянуло запахом высушенного сена. В нём успешно боролись с ночной тишиной мужские храпы и сопения. Гусейн жестом оставил подельников стоять на месте, сам юркнул промеж створками внутрь сарая. Оставшееся с прошлого года сено было выстлано вдоль противоположной стены и на него косо падало бледное пятно рассеянного сияния полумесяца, которое просачивалось через узкое открытое окно справа от входа. На плащах и покрывалах, разостланных поверх сена, безмятежно спали семь или восемь человек. Глаза привыкали к царящей полутьме, и Гусейн подкрался к спящим. Он стал бесшумно переходить от одного к другому, пристально рассматривая одеяния и лица. Вдруг замер собакой на охоте у ног Белого князя. Сын князя спал по левую сторону от отца, а дальше лежал третий из недавних спутников Гусейна – Удача. Высмотрев под головой князя тесёмки нужной ему сумки, он с предельной осторожностью наклонился и потянул за них. Молча чертыхаясь из-за предательского шелеста иссушенной травы, он понемногу высвобождал сумку из сена, когда князь вдруг распахнул глаза и уставился на него, потеющего не от напряжения усилий, а от обострения всех чувств. Он дёрнул сумку на себя, и Белый князь сильным толчком ступни в живот отшвырнул его, опрокинул на спину, затем под шуршание травы и бряканье вынимаемого из ножен оружия вскочил со своего плаща.