Золотая роза с красным рубином - [44]

Дьяк хотел было отдохнуть и подумать в своём шатре, есть ли у него ещё способы воздействовать на калмыцких вождей, но выпрямился у откинутого полога, удивлённый и озадаченный. С низовий реки высоким берегом возвращались со степной охоты пятеро казаков на нанятых у калмыков аргамаках, а за ними следовал небольшой отряд стрельцов в красных кафтанах. От стрельцов не отставали пятеро странных видом спутников. Дьяк решил, что они из Астрахани и искали его по какому-то делу, и подождал возле шатра. Один из казаков свернул к ловцам рыбы, и его краткое сообщение товарищам поразило их, как громом среди ясного неба, заставило бросить выбирать улов. А вертлявый соглядатай тайши Мончака, который следовал за казаками и стрельцами от границ стойбища, услышав сказанное, вдруг, как ошпаренный, подскочил на месте и понёсся к юрте вождя. Дьяк напрасно гадал, что бы это могло значить.

Будто порывом ветра стойбище обнесла весть о гибели Карахана и его разбойников и о пойманном русскими Сенче, сыне тайши Дундука. Стойбище заволновалось, загудело растревоженным ульем, от малых детей до немощных стариков все высыпались из юрт, уставились на приближающийся в сумерках отряд, словно видели что-то необъяснимо сверхъестественное.

Для дьяка Горохова это имело самые благоприятные последствия. Выслушав рассказ посланного Лыковым в Астрахань десятника и быстро сделав выгодные для себя выводы, он распорядился приготовить чай, зажечь светильник и посадить в углу не связанным пленником замкнутого Сенчу. Сам же с достоинством важного чиновника уселся среди шёлковых подушек, стал ждать. Вскоре, как он и предвидел, к нему в гости пожаловал тайша Дундук. Дундук не замечал мрачного сына, будто того и не было в шатре, принял особо вежливое приглашение дьяка испробовать свежую уху и остаться на чаепитие. Горохов не без основания полагал, что пришёл он после совещания с другими тайшами и по их согласию. После сытной казачьей ухи слуги купцов безмолвно принесли восточные сладости и большой чайник с густо заваренным чаем. Выражение широкого лица тайши выказало его готовность перейти к цели своего прихода, на нём словно было написано, мол, пора бы хозяину и прервать затянувшееся молчание. Однако дьяк не успел сказать ни одного слова. Прибывший с вестовым отрядом длинноносый стрелецкий десятник ввёл нового гостя, а своим видом намекнул дьяку, что это на пользу дела. Тайша и его сын встали, показывая глубокое почтение наголо обритому пожилому ламе в чёрном халате. Привстал и Горохов, сам подал ламе подушку, усаживая по правую руку, а десятнику предложил место слева.

– Принесите ещё чашки, – распорядился он слугам, которые заглянули, и изучающим взглядом посмотрел на ламу.

Тот был крепким и жилистым, в глазах не было и тени усталости от преклонного возраста. Лама попробовал чай, откусил шербет, и молчание его было такого рода, что вынудило дьяка и тайшу начать разговор. Дьяк без восточных витиеватых подходов сразу же свёл его к завершению.

– Данным мне правом посланника великого царя, – сказал он негромко, но внушительно, – я полагаю разумным простить Сенчу по его незрелости лет. Пусть у него появится возможность загладить вину и заслужить милость государя.

Дундук был готов к такому повороту, но ответил не сразу, придав своему виду важное достоинство говорящего не только от своего имени калмыцкого вождя.

– Калмыки не один год служат великому государю, – начал он многозначительно, – воюют улусы послушных Крыму ногаев. Мы были и под Азовом, и на реке Кубань, а теперь рады исполнить повеление великого государя, пошлём своих людей на Крым. А после большой воды пойду я сам с детьми и племянниками. Стану моим станом на Дону подле казачьих городков и буду с ними промышлять над Крымом. Всем своим улусным людям и татарам закажем, чтобы никаких ссор и задоров с людьми великого государя не заводили. Только чтоб от русских людей калмыкам тоже лиха не было. – Голос его окреп. – А злее всех башкиры, всегда от них калмыкам всякое зло. И лошадей угоняют, и овец, и в полон берут, требуют непомерный выкуп.

– В прошлом году, – смягчая голосом возражение, отозвался на это дьяк, – вы жаловались на них, и по этой жалобе послан был на Уфу стольник Сомов. Он устроил разбойным башкирам сыск, взятое ими у калмыков отослал вам обратно. Главных же воров приказал казнить смертью, а другим на год и больше запретил торговать в русских городах. Так что грех вам жаловаться на государя. Но и вы недавно пограбили башкир. Вам тоже надо вернуть им, что взяли насилием.

Последнее замечание не понравилось ни Дундуку, ни Сенче, и дьяк заверил их:

– А вот что возьмёте у крымцев, у ногаев, то ваше безвозвратно.

Как бы завершив это дело, он жестом предложил десятнику рассказать, с чем он и лама пожаловали к нему в шатёр. Большеносый десятник сообразил, что дьяку желательно сменить разговор, перевести его в иное русло.

– Не знаю, что и делать, – вздохнул он многозначительно. – Помог он нам расправиться с Чёрным ханом. А на вопросы, кто он и откуда появился, не отвечал...

– Кто? – в глубоко посаженных умных глазах дьяка отразилось недоумение.