Золотая роза с красным рубином - [40]

Тени заметно удлинились к востоку, когда кочевники пришли к какому-то решению, начали собираться в орду, перемещаться к северу. Убедившись, что они удалились и не помешают ему пересечь равнину, он спустился и быстро покинул убежище, погнал кобылу кратчайшим расстоянием к Белым горам. Ему повезло. Когда преодолевал опасное открытое пространство, ни одной душе не было до него дела. К исходу дня оказавшись по ту сторону межгорной степи, он вскоре выехал к ведущей к расщелине горловине, которую узнал без труда по ряду примет, какие запомнил лучше, чем своё имя, и опять повеселел.

Он спустился на траву, наспех завязал поводья кобылы на ветке кустарника и торопливо преодолел сужающийся кверху склон, где был пойман степняками. Затем углубился в расщелину, чтобы успеть в сумерках отыскать накрывающий его тайник обвал каменного щебня. Но когда нашёл обвал и расшвырял щебень, сунул руку в щелевидное углубление, внутри у него похолодело, сердце будто остановилось, холодная испарина выступила по всему телу. Тайник был пуст. Стоя на коленях, он, как безумный, раскидал весь завал, но от этого шкатулка не появилась. Бранясь и посылая проклятия судьбе, кочевникам и Чёрному хану, он вдруг замер, как молнией поражённый очевидной мыслью! Он ясно вспомнил лицо, которое смотрело на его пленение сверху обрыва, и оно совпадало с лицом Белого князя, который вызвал на поединок Карахана, а затем участвовал в его освобождении у недостроенной крепости.

Было прохладно и серо. Утро только зарождалось всплесками зарниц за далёкой полосой Чёрных гор, пробивалось на востоке к ещё засеянному тусклыми звёздами небосклону, когда Гусейн после бессонной ночи понуро отвязал поводья лошади от ветки кустарника, поднялся в седло. Всё в нём ожесточалось в ненависти к седовласому князю, и он не удивился, когда на выезде к степному простору заметил предмет своих проклятий. Мышастый конь и видимый со спины мужчина в сером плаще были приблизительно шагах в пятистах, возле корявого дерева, выросшего у самого подножия напоминающего горб карлика откола скалы. Гусейн заставил лошадь отступить назад, спешился и с перебежки живо прилёг за уклон, чтобы высматривать из-за него, какая причина заставила седовласого в такую рань прискакать к тому дереву.

Седовласый бегло осмотрел степь, и Гусейн различил его лицо и серебристый доспех под плащом, удостоверился, что мужчина, за которым он наблюдал, именно Белый князь. Белый князь опустился на колено, без излишней спешки разрыл яму у корней дерева. Сначала достал из неё тряпку, перчаткой сбил с неё сухую землю и отложил в сторону. Затем вытянул кожаную дорожную сумку. Отряхнул сумку от песка, проверил содержимое, вынул и сразу вернул обратно какую-то вещь из красного дерева. В тряпке, которую он после этого развернул, были отделанные серебром налучье и колчан. Он встал, прицепил сумку к передней луке седла, укрепил налучье и колчан под правую руку и поднялся на коня.

У Гусейна исчезли последние сомнения – в сумке была шкатулка из его тайника. Как ни хотелось ему напасть на князя, но без лука или огнестрельного оружия рассчитывать справиться с опытным воином, было наивно. Надо было выждать более удобного случая. Волей-неволей пришлось смириться с таким выводом. Князь был слишком горд, чтобы оглядываться, когда направился равниной к Чёрным горам. Всё же Гусейн позволил ему отдалиться на значительное расстояние и тогда только двинулся следом. Как летящий за предполагаемой добычей стервятник, он уставился взором в точечный облик всадника, не упуская его из виду ни на мгновение. Постепенно светлело. Над горами показался овал солнца. Князь сблизился с огнями догорающих сторожевых костров у подола хребта, пропал среди большого привала военного отряда. За привалом укрывался от предположительного нападения со степи какой-то многочисленный сброд, из-за чего вся стоянка напоминала огромный цыганский табор. Там же отдыхали много лошадей, застыли повозки. Гусейн сообразил наконец, кого накануне высматривали рассеянные по равнине кочевники.

Табор просыпался, стал похож на растревоженный муравейник. Неряшливые женщины завозились возле заполненных барахлом и награбленными ценностями повозок. Часовые казаки убедились, что Гусейн не степняк, подпустили ближе. Недоверие у них совсем рассеялось, когда его признал освобождённый на каменоломне их сородич, зрелый казак, уже обвешанный походным оружием.

11. Вестовой отряд

Стрельцы расположились особняком, рядом с взятым в кладовках разбойного логова парчовым шатром, в котором провёл ночь Лыков. Белый, с золотым персидским шитьём полог шатра был плотно задёрнутым, будто находящимся в нём дела не было до неторопливых, основательных сборов, приготовлений к длительному обратному походу. Однако такое впечатление было обманчивым. Лыков давно прогнал сон и внутри шатра совещался в есаулом Тимофеем Крысой. После совещания вызвал рослого горбоносого десятника и в присутствии Крысы передал ему завёрнутый в кожу и стянутый крепкой шёлковой ниткой свиток с донесением, которое написал на рассвете.

– Здесь письмо воеводе, – предупредил он вполголоса. – Чем скорее доставишь в Астрахань, тем щедрее будет тебе награда. – И пояснил многозначительно: – Воевода с нетерпением ждёт этого сообщения. Ты понял?