Золотая роза с красным рубином - [30]

Почти полторы сотни всадников в едином порыве шумно пронеслись по теснине, нигде не встречая преград и сопротивления. Показался мрачный зев пещерного прохода. Оттуда навстречу выбежал сухопарый казак, скрещивая и разводя факелы, после чего на всякий случай подтвердил этот условный знак выкриком.

– Свободно! – закричал он, будто его могли расслышать.

Лыков с седла выхватил у него факел, первым нырнул в темноту зева. Сзади казаки подхватили два других факела, и неясные воинственные тени понеслись, заплясали по мрачным сводам и стенам. Пропустив отряд, сухопарый казак поймал своего коня, поводья которого отпустил товарищ, буквально взлетел в седло. Позади в теснине появились мчащие во весь опор казаки пяти последних рядов отряда, однако он не стал их дожидаться, стегнул коня, сорвал его с места вслед оглушительному гудению стука копыт внутри пещеры.

Когда все неудержимыми призраками скачущие лошади с всадниками миновали его укрытие, Удача выпрыгнул в проход, перебежал к куче звеньев свисающей с крюка цепи. Ухватив свободный конец, растягивая цепь, вернулся назад, протолкнул конец в дыру и быстро влез в углубление, перевалился, спрыгнул в яму. Он напрягся усилиями всего тела, чтобы быстро натянуть цепь и вновь зацепить нужное кольцо за крюк на дне ямы. Выглянув в дыру, убедился, что цепь поднялась и лишь слегка провисала в средине ширины прохода. Шум из пещеры уже переместился в долину, и там набирал силу. Часто залязгала сталь о сталь, донеслись проклятия раненых, ахнули первые ружейные и мушкетные выстрелы, сразу же изменив характер сражения. А в теснине стал нарастать гул, в котором мешались вой и улюлюканье орды, пьянеющей от предвкушения кровавого истребления загнанного в западню врага.

Низкое пламя играло в погнутом светильнике на полочном уступе, чадило, отзывалось на каждое движение Удачи тревожной пляской жёлтых и тёмных пятен на окружающих его шершавых, как в темнице, стенах тесного сторожевого укрытия. Он не боялся сбить его неверный язычок. Для подстраховки светильника на концах лежащего рядом жгута тлели красные огоньки, испуская курящийся белесый дымок. Он взял ядро, другое, концы охвостий сунул в пламя. Они зловеще чихнули и зашипели, стали плеваться искрами. Будто из мастерской ада, он поднялся на вырубленную ступеньку, высунулся по грудь из ниши и сильно швырнул ядра в сторону, где была теснина. Они упали на землю, покатились, со злобным шипением продолжая выплёвывать струи искр, нетерпеливо поджидая гул орды, который ворвался под своды. Быстро соскользнув на дно ямы, он запалил охвостья ещё двум ядрам.

Громыхнувшие взрывы приняли на себя стремительный накат живой лавины. Она смяла их, а так же первых раненых и убитых, и цепь рванулась, с железным скрежетом заелозила в каменной дыре. Стена и толстый крюк задрожали от страшного напряжения, – несколько секунд казалось, цепь не выдержит, лопнет, разорвётся как гнилая верёвка. Но она выдержала, железом звеньев разрезая плоть и ломая кости лошадей и наездников. Вой ужаса, отчаянное ржание, безумные вопли остановленных ею передних степняков не замедлили напор задних. Брошенные туда ядра не смогли даже провалиться к земле, рвущими живое и мёртвое огненными взрывами прогремели под сводом, дробно простучали по нему осколками. Они помогали превратить корчащееся судорогами, ревущее и воющее месиво тел у цепи в сплошной затор, огромную пробку из крови и плоти.

Сзади всё напирали, мяли и давили тех, кто оказался в пещерном проходе, не давая им возможности развернуться, выбраться из этого подобия дня страшного суда. Душераздирающие вопли безумия от ран и удушья, резня своих своими же доказывали, насколько хорошо сработала предназначенная для врага ловушка Карахана. Удача выбрался из укрытия, спрыгнул по другую сторону цепи и поскользнулся на луже крови. Он бросился вон от этого жуткого места к выходу в долину.

Лыков пальнул из кремневого пистолета, и разбойник в кольчуге, с искажённым от злобы лицом и с длинным кинжалом в замахе подпрыгнул на бегу, как бы в вежливом поклоне, свалился к ногам его коня. Первая и самая яростная волна застигнутых в своём гнезде злодеев разбилась ружейным и мушкетным огнём с большим уроном для них. Отстрелявшиеся стрельцы передавали чадящие, подожжённые от факелов жгуты товарищам, а сами перезаряжали мушкеты, тогда как казаки с их кремнёвыми ружьями после первых выстрелов убрали ружья за спины и бились саблями и пиками, гоняли и добивали отрезанных от сообщников ханских головорезов.

Повсюду валялись убитые и корчились со стонами и проклятиями раненые. Но особенно много их лежали у входов в пять крупных жилых пещер, откуда разбойники остервенелыми толпами выбежали навстречу неожиданным врагам, когда те осмелились появиться в их логове. Оставшиеся в живых теперь беспорядочно отступали туда же, подгоняемые непрерываемой пальбой стрельцов и верховыми казаками.

Самое время было воспользоваться переломом в схватке и самим бросаться в нападение, не давать разбойникам возможность прийти в себя и приготовиться к отпору. Но Лыков не мог решиться отдать такой приказ. Вот-вот должны были вмешаться в сражение кочевники орды. Тридцать стрельцов по его жесту быстро расположились полукругом в сотне шагов от выхода из прохода в долину, пристроили мушкеты на лёгкие бердыши, изготовились поднести тлеющие концы жгутов к запалам. Есаул Крыса тоже гортанными выкриками собрал многих из казаков, чтобы после мушкетного огня те набросились на головную часть орды с незащищённых боков. Гулкое приближение кочевников в пещерном проходе ободрило головорезов в пещерах, они вновь приготовились броситься на врага. Однако грохочущие взрывы и жуткий многоголосый рёв, словно перед ордой разверзлись врата преисподней, привели всех, в том числе пятидесятника и есаула, в замешательство. Прорвавшиеся сквозь взрывы должны были уже показаться, выскакивать из мрака прохода, но ни один не появлялся. Ещё два взрыва прогремели там уже под сводами, превращая рёв в какой-то дикий и ужасающий необъяснимостью вой огромного чудища.