Золотая решетка - [18]

Видя его недоумение, Агнесса притворилась, что она, мол, тоже находится в затруднении, колеблется.

- Послушайте, Эмильен, - сказала она наконец, - позвольте мне говорить с вами без обиняков. Лечение, как мне кажется, идет вполне успешно, я довольна состоянием вашего рубца, да вы и сами говорите, что в последнее время прежние боли почти исчезли. Уколы в сочетании с солнечными ваннами пошли на пользу. Значит, надо продолжать их. Но, должна признаться, мне куда проще было бы лечить вас у себя на мысе Байю, не отлучаясь из дому.

Глава IV

И все же в первые дни переселения Эмильена на мыс Байю Агнессе казалось, что, пригласив его сюда, она поступила весьма необдуманно. Не то, чтобы Эмильен мешал кому-нибудь или был навязчив; да и комната его выходила на утрамбованную площадку, вернее, в маленький тенистый дворик сразу же за домом, - здесь Эмильен мог жить так, как ему хотелось, даже не встречаясь с Агнессой.

Но она чувствовала, что сама дичится этого гостя, как дичилась бы любого гостя в своем доме, и не могла справиться с этим чувством, хотя первая предложила Эмильену гостеприимство. Привыкшая когда-то ревниво оберегать свое одиночество в кругу родных, а затем свое островное затворничество, Агнесса десятки раз становилась жертвой кошмара, который упорно не отступал от нее всю жизнь. Ей представлялось, что она только что возвратилась из далекого путешествия, а то и просто из соседней лавочки, и даже еще проще: проснулась и, выйдя из своей спальни, обнаружила, что весь дом, вплоть до последнего уголка, наводнила толпа незнакомых людей, которых ей ни за что не выставить за дверь. Обычно в дни, следовавшие за этим кошмаром, она, если нужно было принять гостей, лишь с трудом брала себя в руки.

Кроме того, ее поначалу тревожило, что Рокки будет общаться с Эмильеном. Впрочем, эта тревога вскоре исчезла. Сыну ее, как он сам любил говорить в подражание матери, исполнилось уже "два года с полгодиком", но не больше. Появление в их доме безногого человека сначала ошеломило Рокки, он притих и не искал общества странного дяди. Как и прежде, ребенок предпочитал бывать с Ирмой, обожаемой и всегда доступной Ирмой. Когда Ирме приходилось развлекать ребенка, она и сама развлекалась не меньше его. Рокки был в восторге, и трудно было сказать, кто из них кричит громче. Агнесса одобрительным оком взирала на эту дружбу и старалась освободить Ирму от излишних забот по дому.

Зато Викторина сразу взяла сторону Эмильена: взяла из принципа, с первой минуты и притом громогласно. И не потому, что он свой, местный, а потому, что он сын булочницы Бегу. Хотя Пор-Кро был свободен от многих тягот и порядков, порожденных разгромом, хлебные карточки здесь существовали, как и повсюду, и с наступлением эпохи ограничений и ущемлений чета Бегу сразу выдвинулась среди островитян в ряды сильных мира сего. По расчетам Викторины, внимание, которым окружали жители мыса Байю своего юного гостя, непременно обеспечит им привилегированное положение как клиентам булочной Бегу. Родители Эмильена с утра до вечера славили ту, чьими заботами преобразился их сын, который находился ныне на пути к выздоровлению, - вот Викторина и решила, что, пока он в их доме, здесь хлеб не переведется.

Агнесса перестала беспокоиться насчет поведения своих домашних и вся отдалась перевоспитанию Эмильена, уделяя юноше все больше и больше внимания. Она вспомнила, что в доме лежат целые груды американских журналов, которые она получала довольно регулярно из Нью-Йорка даже несколько месяцев спустя после заключения перемирия. Не только верность воспоминаниям о Калифорнии, но и чувство солидарности по отношению к союзникам заставляло ее хранить американские издания. Агнесса вспомнила также, что в журналах помещены любопытные фоторепортажи, целая галерея портретов людей, пострадавших от войны, мужчин и женщин: не мучась никакими комплексами, они, наоборот, с улыбкой выставляли напоказ свои протезы, ловко действовавшие механические конечности, руки роботов, страшные, как панцири, корсеты, пластмассовые челюсти и подбородки; ничто не мешало им заниматься делами, снимать кинофильмы, жениться и обзаводиться потомством. Особенно ей запомнилась серия моментальных снимков в чисто американском вкусе: со скоростью в одну тысячную секунды фотоаппарат запечатлел движения гарлемской знаменитости чернокожего танцора на деревянной ноге: отталкиваясь своей деревяшкой от земли, он совершал сальто-мортале.

Однако на Эмильена все эти примеры не возымели того действия, на которое рассчитывала Агнесса. Она убедилась в этом, незаметно наблюдая, как Эмильен перелистывает старые журналы: он ни разу не задержался на этих чудо-репортажах. Оказалось, что он предпочитает комиксы, хотя в журналах они помещались на месте объявлений, да и текст их не мог быть понятен Эмильену. Агнесса отказалась от своей затеи и заперла нью-йоркские издания в шкаф. Впрочем, Эмильен сразу нашел себе другую духовную пищу: детские журналы, которые собирала Ирма. Агнесса не раз наталкивалась на Эмильена, сидевшего на пороге своей комнаты или в кухне, или где-нибудь в уголке двора и погруженного в историю приключений Бекассина и Биби Фрикотена.