Золотая осень - [48]

Брежнев оправдал надежды. Стиль его руководства исходил из трех главных принципов: стабилизировать кадры, не трогать тех, кто не трогает тебя, обеспечить постепенный рост жизненного уровня населения и внешнеполитическую безопасность.

Люди, знавшие Брежнева лично[300], называют такие его качества, как уравновешенность, личная доброта, общительность, юмор, лояльность к собеседнику, стремление найти компромисс (что иногда вело к пересмотру уже достигнутых договоренностей).

В то же время Брежнев стремителен и непреклонен при принятии кадровых решений. Однако не мстителен, стремится найти поверженному противнику хорошее место работы или отправляет на почетную пенсию.

По мнению А. Бовина, «в тургеневские времена он был бы хорошим помещиком с большим хлебосольным домом»[301]. Но здесь дело не в Брежневе, а в быте номенклатуры, которая в большинстве своем вышла из крестьянской среды и сохраняла сельские повадки. Брежнев был, конечно, не просто «помещиком», а скорее «царем» или князем из былин и сказок, который пировал в компании своих бояр и простых людей, волею судьбы оказавшихся приглашенными. Но этот образ, уходящий корнями в толщу русской культуры и оставшийся после Брежнева в мифологии советской истории, заслоняет реальность, в которой тот же самый Брежнев оказался успешным управленцем современного индустриального общества.

Авторы–интеллигенты в один голос отмечают его неинтеллигентность (особенно в контрасте с Андроповым) при общей образованности. И дело не в том, что Брежнев предпочитал работать с секретарями, а не читать и писать самостоятельно. Брежнев был чужд интеллигенции на психологическом уровне, на той глубине, которая тянется со времен Петровских, когда образовался раскол между народной и рациональной элитарной культурой. Просветительский советский проект отчасти сблизил стороны, замазал трещину, но полностью не смог ее устранить.

Оборотной стороной неинтеллигентности Брежнева является его относительное равнодушие к схоластическим идеологическим спорам ортодоксов и ревизионистов, сталинистов и антисталинистов, западников и почвенников и т.д. Попытки вовлечь его в эти споры Брежнев воспринимал с раздражением, что сказалось и на судьбе самих споров. Но в разделении труда брежневского руководства за идеологию отвечал М. Суслов, который также выполнял социальный заказ на стабильность и охранительство.

Брежнев старался поддержать согласие между всеми уровнями элиты, что выражалось в своеобразном «демократизме». В. Печенев, один из составителей речей Генсека, вспоминает о его встрече с чиновниками: «Л.И. Брежнев вдруг спросил присутствующих: «Ну как Горбачев, не зазнался после того, как мы его в Политбюро избрали?» На что Г. Арбатов — старый, бессменный член «брежневской команды», главный составитель внутриэкономических разделов его речей — под общий рокот одобрения ответил: «Нет, Леонид Ильич, пока он ведет себя демократично, не жалуемся!» — «Ну что ж, это хорошо,” — довольно промолвил Брежнев»[302].

Брежнев здесь — покровитель маленьких (в сравнении с членами Политбюро) людей, мнение коих, доказавших свою надежность за долгие годы, может сыграть не последнюю роль в судьбе нового «вождя». Главное для Брежнева — надежность, устойчивость, неагрессивность. Брежнев предпочитал поощрять, а не наказывать. Если высокопоставленный товарищ по партии становился вреден или опасен, его тихо отправляли на хорошую пенсию или подыскивали синекуру – например, отправляли с глаз долой послом в маловажную страну.

Брежнев – сибарит, любитель охоты и хороших автомобилей. Его обвиняют в тщеславии из–за болезненного пристрастия к наградам и прославлениям. Но необходимо учитывать, что Брежнев отождествлял свой престиж с престижем государства (что в тех условиях было понятно). Этим объясняется, например, скованность на официальной части международных переговоров, в то время как в отсутствие телекамер становился непринужденным и раскованным. Брежнев не забывал, что он, как император – символ государства, выражающий согласованную в Политбюро позицию, от которой нельзя отступать по своей воле.

Брежнев обладал сильным чувством долга, и ради своего понимания престижа страны мог идти даже на физические мучения. В этом отношении характерен эпизод, произошедший с ним в Ташкенте, когда на него обрушились заводские леса. Советологи любят относить этот случай к акциям КГБ, но возможно и более простое объяснение: человеческое любопытство, желание посмотреть на живого Генсека согнало на леса, под которыми он должен был проходить, слишком много людей — и конструкция не выдержала. Вместо того, чтобы вернуться в Москву, Брежнев, «ради престижа державы», чтобы никто не догадался о происшедшем, провел несколько выступлений со сломанной рукой. «Надо отдать должное его выдержке, если хотите — мужеству. Он осторожно перелистывал страницы доклада, и из всего огромного зала только мы знали, что каждое мало–мальское движение вызывает у него нестерпимую боль»[303]¹³⁴. Эти несколько дней вывели Брежнева из политической жизни на месяцы и в конечном итоге предопределило его кончину уже в 1982 г.