Золотая осень - [30]

Это подтверждает и структура потребления в странах трех типов. Так, даже в начале 90–х гг. средний житель Турции (одного из лидеров «Третьего мира») тратил на питание 53% зарплаты, а средний швед — 23%[180]. Доля затрат на питание в расходах семьи в СССР снизилась в 1980–1985 гг. с 35,5% до 33,7%. Освободившиеся средства шли на приобретение предметов культурно–бытового назначения и мебель (рост с 6,5 до 7,1%), а также на уплату налогов (рост с 9,1 до 9,4%) и в семейные накопления (рост с 5,6 до 7,8%)¹⁷⁴. Людям казалось, что некоторый рост доходов, проходивший в условиях усилившегося дефицита, позволит накопить средства, которые решат проблемы семьи позднее. Однако по мере того, как эти надежды не оправдывались, дефицит раздражал все сильнее и превращался в острейшую социально–психологическую проблему. Таким образом, сам факт роста уровня доходов населения превращался в фактор кризиса.

Насколько же реально жизненный уровень СССР отставал от западного? Наиболее обеспеченным регионом была Москва – модель возможных для «реального социализма» достижений. Сравнение Москвы с жизнью человека развитых стран Запада, предпринятое американскими социологами, дает не такие уж плохие результаты. В марте 1982 г. для приобретения 7 килограмм хлеба средний москвич, обеспечивающий четырех человек, должен был трудиться 119 минут, лондонец — 175, парижанин — 126, житель Мюнхена — 189, Вашингтона — 112. Таким образом, москвича опережал только вашингтонец. Но по остальным продуктам потребительской корзины ситуация была иной. Для приобретения килограмма говядины (с поправкой на московское качество) тем же жителям больших городов предстояло работать соответственно 123, 115, 119, 150 и 69 минут. Как видим, мюнхенец оказался даже в несколько худшем положении, чем москвич. Больше он, однако, не позволял себе отставать от советского человека – для приобретения 3,3 килограмм сахара им предстояло трудиться соответственно 191, 36, 30, 33 и 30 минут, 12 литров молока — 264, 108, 96, 84 и 72 минуты, 2 килограммов сыра — 370, 130, 118, 130, 200 минут, 9 килограмм картофеля — 63, 27, 36, 36 и 63 минут. Здесь уже американец сравнялся с москвичом. Недельная корзина, состоящая из 23 видов продуктов, стоила бы соответственно 53,5, 25,7, 22,2, 23,3 и 18,6 часов работы. Как видим, разрыв существенен, но – не на порядок. Еще меньшим он становится с учетом коммунальных платежей. Чтобы заплатить их за месяц, нашим героям предстояло трудиться 12, 28, 39, 24 и 51 час. Так что с учетом платежей месячная корзина стоила им соответственно 226, 130,8, 127,8, 117,2 и 125,2 часов[181].

При интерпретации этих фактов следует учитывать различие в качестве продуктов (хотя и западное качество преувеличивать не стоит), в наличии дефицита, который иногда затруднял получение продукта даже москвичом. В то же время ситуация, когда один москвич обеспечивает четырех членов семьи, не была типичной из–за широкого распространения женского труда и относительно высоких (по сравнению с зарплатой) пенсий.

Но если в «странах капитала» было выше социальное расслоение, то в СССР при относительно низком социальном расслоении существовали сильные региональные различия в снабжении, которые раздражали население «провинции» и настраивали его против Москвы и против «центра» вообще. «Реальный социализм» не мог обеспечить московский уровень жизни даже в крупнейших городах.

Несмотря на то, что продовольственная проблема (в понимании стран «Третьего мира», то есть большинства стран) была в СССР решена, и голод ему не угрожал, продовольственный дефицит оставался важнейшей проблемой, раздражавшей население.

Почти всегда советскому человеку были доступны хлебопродукты, крупы, овощные и рыбные консервы, молоко, хотя и в поставках этих продуктов были перебои. Доходило даже до перебоев в поставках хлеба. В сентябре 1978 г. в Йошкар–Оле, например, дошло до образования очередей за хлебом, в которые нужно было вставать с вечера, как в войну[182]. Чаще происходили перебои с хлебом в селах, что возможно только при сверхиндустриальной производственной системе, когда производитель хлеба отчужден от результатов своего труда. В январе 1979 г. в «Правду» пришло 16 писем о таких перебоях[183]. Однако, такие случаи все же считались чрезвычайными происшествиями. Затратив несколько больше усилий, советский человек запасался мясом, мясопродуктами, сыром, рыбой.

Но это уже было непросто. Читательница «Литературной газеты» Е. Соловьева из г. Коврова писала: «Хочу рассказать вот о чем. Сижу на кухне и думаю, чем кормить семью. Мяса нет, колбасу давным давно не ели, котлет и тех днем с огнем не сыщешь. А сейчас еще лучше — пропали самые элементарные продукты. Уже неделю нет молока, масло если выбросят, так за него — в драку. Народ звереет, ненавидят друг друга. Вы такого не видели? А мы здесь каждый день можем наблюдать подобные сцены»[184].

Эти сцены позволяют понять, куда пропадали продовольственные и ходовые промышленные товары, которые распределялись по плану не только в столицах. И Ковров, и Пермь, и Свердловск имели свои лимиты на мясо, масло и те же котлеты. Население имело деньги, чтобы купить продукты по относительно низким, фиксированным ценам. Но возможность получить доступ к продукту существовала далеко не всегда, и когда она возникала, человек стремился создать запас. То, что должны были получить многие понемножку, доставалось помногу тем, кто первым оказывался у кассы. Но по той же причине дефицитные товары редко доходили до прилавка, потому что первыми у кассы оказывались продавцы, их начальники и знакомые, а также начальники начальников и знакомые знакомых. Образовывались теневые сети распределения, которые окончательно иссушали и без того чахлые реки государственной торговли.