Золотая Орда. Между Ясой и Кораном. Начало конфликта - [36]
Хотя он восшел на степень знатности и чести, однако еще усерднее держался своей веры и постоянно имел помышление о распространении оной. В одну ночь он видел во сне, что врата семи кругов небесных отверзлись и два ангела [спустились и] сказали ему: "Ты должен воздвигнуть семь храмов", в знамение чего они дали ему белую вещь. По пробуждении, так и оказалось. Тогда он оставил службу и приложил старание к построению храмов. Прежде всего, он пожертвовал своим домом у [городских] ворот Те-ун-мынь, и построил тут храм [названный по-сирски] Па-ши-ху-му-ла, [а по-китайски] Да-син-го-сы. Потом, приобретши гору Шу-ту-шань, у переправы [через р. Цзянь], построил на ней Та-ши-ху-мула — Юнь-шань-сы и Ду-даур-ху-мула — Цзюй-мин-сы. <…> Эти семь храмов, воздвигнутые усердием Се-ли-ги-сы, выказали его преданность к государю и любовь к царству. Министр Вань цзэ, усмотрев, что Се-ли-ги-сы, с доброю целью (молиться о государе) построил семь храмов, доложил о том государю. Ему дарована была охранная грамота, с ханскою печатью, и пожаловано было из казенных полей в провинции Цзянь-нани 30 цинов земли, да прикуплено в Чжэ-си у крестьян 34 цина земли для содержания семи храмов»[120].
Как отмечает Палладий, два из семи несторианских храмов в 1311 г. были присвоены буддистами, имевшими большее влияние при дворе, а при династии Мин все храмы перешли в руки буддистов. Итак, в Самарканде была несторианская община, которая, по неизвестной причине, скорее всего, из-за конфликта с мусульманами, переселилась в Южный Китай. В коллективной памяти несториан сохранилась легенда о двенадцати храмах креста, в одном из которых несущая опора парит в воздухе.
Теперь изложим версию мусульман.
В 1259 г. почтенный саййид Ашраф-ад-дин прибыл по торговым делам из Самарканда в славную столицу Дели, где нашел радушный прием у единоверцев. Этот саййид изложил благородному собранию рассказ о том, как строго соблюдает мусульманскую веру Берке, правитель Улуса Джучи. Ситуация религиозной терпимости во владениях монголов мусульманским лидерам казалась невыносимой. Они претендовали на исключительность. Миф о благочестии Берке удовлетворял мечту о торжестве ислама. В рассказе Ашраф-ад-дина сквозит тайное желание тотального принуждения к религиозному однообразию, когда государство возьмет на себя функцию защиты истины. Торжество некой истины невозможно без физического устранения инакомыслящих.
По словам Ашраф-ад-дина, мусульмане разрушили церковь. В. В. Бартольд счел рассказ Ашраф-ад-дина, записанный Джузджани, более достоверным, чем рассказ Марко Поло[121].. Разумеется, предание о колонне, лишенной основания в церкви Иоанна Крестителя, выглядит фантастично. Но не менее фантастично, на мой взгляд, и утверждение Джузджани о вмешательстве Берке в религиозный конфликт на стороне мусульман и приказе об умерщвлении христиан. Следует учитывать жанр повествования, который Джузджани обозначил следующим образом: «Рассказ о мусульманском благочестии Берка».
«Говорят так: по словам этого знаменитого саййида один из самаркандских христиан перешел в ислам, и самаркандские мусульмане, твердо держащиеся мусульманской религии, прославляли его и оказывали ему много благодеяний. Вдруг в Самарканд прибыл один из заносчивых монголов и неверных чинов (китайцев), пользовавшийся силою и властью; этот проклятый питал расположение к христианской религии. Самаркандские христиане пришли к этому монголу и пожаловались [говоря]: "Мусульмане обращают наших детей из веры христианской и учения Христа — да будет над ним мир — в религию мусульманскую и приказывают следовать вере Избранника (Мухаммада). Если эта дверь будет открыта, то все последователи наши будут совращены из веры христианской. Силою и властью [своею] устрой наше дело!"
Означенный монгол приказал привести того юношу, который сделался мусульманином, и довести его лаской, обходительностью, подарками и милостями до отречения от религии мусульманской. Но сколько ни уговаривали этого искреннего новообращенного мусульманина отречься от веры мусульманской, он не отпал [от нее] и с сердца и тела своего не совлек покрова, украшенного мусульманской религией. Тогда этот монгол отдал [новое] приказание, перевернув лист нрава [своего], стал произносить слова угрозы и подверг этого юношу всем наказаниям, которые находились в распоряжении власти и силы его (монгола), но он (юноша), по крайнему усердию, ни под каким видом не покидал мусульманской религии, несмотря на удары злобы неверных, не выпускал из рук напитка веры. Так как юноша твердо стоял за веру истинную и не обращал внимания на посулы и обещания этого беспутного народа, то тот проклятый [монгол] отдал приказание казнить означенного юношу. Благодаря силе веры своей, он [спокойно] переселился из мира сего, — да будет им бог доволен и да сделает его довольным! Все мусульмане Самарканда были поражены этим. Составлен был акт (
