Золотая Ладья - [38]

— Откуда ты все это знаешь? — удивился Олав.

— У нас в Полоцке-новогороде волхвы живут рядом с княжьим теремом. Часто их речи слушать приходится. Боркун и Радолюб из них особенно речисты.

— Ты бы показал нам, как твои сородичи своих богов чествуют, — попросил Бови. — Хотелось бы взглянуть и на святилища ваши, и на то, какие блоты вы приносите.

— Изволь, — согласился Тороп. — Празднуют в Угодьях Волосынь, это всего полверсты отсюда. Но более дюжины людей с собой не возьму, да и оружие придется здесь оставить.

— Как же вы без оружия в святилище обходитесь? — удивился Олав. — А чем жертвы приносить?

Тороп рассмеялся.

— У нас, ярл, богов по-другому чествуют. Хлебом, зерном и медом. Наши боги не требуют крови — ни звериной, ни, тем паче, человеческой. Ведь то, что носит в себе росток жизни — Сварожий Огонь — насильно обрывать негоже, даже во славу Небесного Отца.

Сказанное боярином смутило всех слышавших его хирдманнов. Только и зашептались о странностях гардских нравов. У многих появились ухмылки на лицах. Однако к святилищу вызвались идти и сам Олав Медвежья Лапа, и Даг Угрюмый, и Бови Скальд, и Гудред Ледяной Тролль, и даже Торольв Огненный Бык. Отправились также Энунд с Агнаром, Тойво, Кандих, и Витко с двумя своими дружинниками. Ладожане, как и поморы, насколько знал Энунд, поклонялись своему богу Родомыслу, но с кривичами их связывало гораздо больше родства, чем с потомками Одина.

Следуя за Торопом, хирдманны прошли через осиновый перелесок и оказались на луговине, тесно заполненной народом. Здесь начинался палисад, опоясывавший все святилище, из заостренных, доходящих до груди кольев. Языки пламени лизали небо, гарды, которых собралось не менее двух сотен, воздымая руки ввысь, выкрикивали хвалу богам.

— От земли до неба распери крыла во сто крат зола! — возглашали жрецы под мерный стук барабана. — Распери крыла — на стезе добра! Опали перо — во сто крат добро! Сварги свет сияет — коло вех земных венчает…

Энунд рассмотрел на небольшом насыпном холме, окруженном каменным кругом, два высоких деревянных изваяния. Одно явно было мужским — суровое бородатое лицо в удлиненном головном уборе с ободом, похожем не то на шлем, не то на шапку, и женское — продолговатый овал с тонкими бровями, обрамленный покрывалом, стянутым на лбу венцом. Перед холмом полыхал огонь, в который гарды подбрасывали поленья.

Жрецов Энунд насчитал пять. Все они, облаченные в длинные белые одежды с алыми поясами, поочередно сменяли друг друга, заводя речь раскатистым голосом и вращая в воздухе навершиями длинных резных посохов, которые иногда с силой опускали на землю.

— Что это за женское божество? — вопросил Бови у Торопа, понизив голос и указывая глазами на изваяние.

— Лада. Она супруга Сварога и мать всех светлых богов, — сказал боярин.

— Как наша Фригг, — пробормотал Гудред.

— Сварог и Лада неразлучны. Потому в день Небесного Отца ее тоже восхваляют и приносят ей требы.

Волки Одина, оставшиеся снаружи от палисада, наблюдали, как женщины в узорчатых платьях обносят народ караваями, завернутыми в матерчатые полотенца. Гарды, произнося славления богам и предкам, прикладывали к караваям обе ладони.

— Это требный хлеб, он будет сожжен на священном огне, — негромко разъяснил Тороп. — Касаясь его руками, мои сородичи желают блага всем своим предкам, с которыми их скоро свяжет огонь. Огонь на капище — мост между мирами. Он соединяет сердца людей с пращурами и родными богами.

После того, как караваи были отправлены в пламя, гарды начали подходить к большому чану с зерном и набирать его в ладони. Они огибали кострище по кругу, бросали в него зерна и вновь воздымали руки к небесам.

— Зерном поминают павших соплеменников, покинувших Явь, — проговорил Тороп.

— Гой, Свароже, премогутный боже! — восклицали жрецы. — Славу тебе речем по искону отчему, тако же пращуры наши рекли. На зеленом на лужку, под небом ясным, под солнцем красным. За лесами дремучими, за холмами могучими, где ветры-кони играют, где колославы соколами над землей порхают. Коло водим хоровод под Сваргой Синей, хлебом и чарою Батюшку радуем. Свят Свароже! До славящих тебя снизойди, трисветлый лик свой яви. Чтобы ярью потьму превозмочь, чтобы истый удел для рода выковать. Гой еси во славе боже силе праве!

Потом женщины, помогавшие жрецам, появились вновь с большими резными чашами в руках. Сначала они плеснули несколько капель в огонь, а потом принялись обносить народ. Собравшиеся гарды с поклоном прикладывались к чашам устами, делали большой глоток и выкрикивали хвалу богам и предкам.

— Это родовые братины, — заметил Тороп. — Питие суряное сердца людей богам отворяет.

— Смотрите, сородичи! — один из жрецов воздел длань к небу. — Отец Сварог смотрит на нас!

Весь народ оживился, запрокивывая головы вверх.

— Развергнулись Хляби Небесья, — продолжал жрец с необычайным воодушевлением, — озаренные Огнем Сварожьей Кузни. Белый Знич, блистая, как тысяча солнц, растопил облака, явив нам исток предвечной Прави!

Энунд невольно вскинул глаза к небесному пологу. В толще густых облаков и правда зародилось очень сильное сияние. Оно словно раздвигало тяжелые, плотные створки, высвобождая нестерпимый свет. Молодой хирдманн не отводил взора. Разростающееся сияние стало похоже на кровлю огромного золотого чертога. Слепящие блики будто выстраивали причудливые контуры сводов Асгарда. А на фоне лучащихся светом исполинских строений угадывались тонкие очертания фигуры Отца Богов.