Золотая ладья нибелунгов - [57]
Герхард и Лука оказались правы. Едва ладья оказалась в полусотне саженей от горбатого острова и стала огибать его с востока, как стало заметно, что в одном месте из-под густых зарослей, плотно оплетающих почти вертикальный склон, выливается струями неширокий ручеёк. Эти струи даже слегка пенились, растекаясь и постепенно сливаясь с безмятежными водами Нево-озера.
— А теперь внимание! — воскликнул Садко.
Он первым заметил, как от вершины горбатой горы отделились и замелькали в воздухе чёрные птицы. Ему даже показалось, что это каменный идол рассыпает вокруг себя зловещие тени. Они кружились, резко взмахивая крыльями, то взмывали ввысь, то стремительно снижались. И вдруг, собравшись в громадный чёрный рой, ринулись вниз.
Воздух тотчас огласился пронзительными, хриплыми криками. То было даже не карканье — птицы вопили почти человечьими голосами, в которых звучали ненависть и угроза.
— Прикрыться щитами! — приказал Садко.
Он не раз видел воронов и знал, что эти птицы бывают огромны, иной раз крупный ворон вырастал чуть не с орла[68].
Но эти оказались просто немыслимых размеров — размах крыльев, пожалуй, как раскинутые руки взрослого человека! Клювы острые, длинные, свирепо нацеленные на людей. И глаза, глаза, точно как у морского змея, кровавые, злобные, полные ярости. Не птичьи глаза, у птиц таких не бывает...
— Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его![69] — крикнул Садко, осеняясь крестом и чертя крестное знамение над своей головой.
— И да бежат от Лица Его ненавидящие Его, яко исчезает дым, да исчезнут! — почти в один голос подхватили слова молитвы люди на обеих ладьях.
Странно, но эти слова были отчётливо слышны — громовой гомон вороньей стаи их не заглушил.
Вслед за этим оглушительный грай перешёл в злобный, отчаянный визг, пожалуй, ещё более пронзительный. Вороны визжали, хрипели, лаяли. Их широченные крылья хлопали над самыми головами гребцов, смазывали по поднятым щитам. Птицы с размаху ударялись о мачты, чиркали по воде возле бортов той и другой ладьи. Но ни один ворон так и не напал на людей, хотя они могли бы попытаться клювами достать их и под щитами — для этого птицы были достаточно ловки.
Те, кто не был на вёслах, держали наготове натянутые луки, однако Садко велел не стрелять, если в этом не будет крайней надобности.
Ладьи подошли вплотную к скалистой стене. Отлив продолжался, и под берегом среди густых ветвей ясно обозначился неширокий проход.
— Садок Елизарович, мачты не пройдут — застрянут! — воскликнул Лука. — Оно, конечно, вода ещё чуток понизится, но всё едино...
— Я это предвидел, — ответил Садко. — Ничего не поделаешь, братцы, валите мачты. Выплывем — вновь поставим.
— Садко! — окликнул товарища Герхард. — Давай оставим одну ладью снаружи. Поставим вплотную к стене. Птицы не нападают — пугают только, значит, можно рискнуть. Зато у нас будет судно на случай, если с первой ладьёй что-то случится в гроте.
— Антипа! — крикнул Садко. — Слышишь меня?
— Еле-еле, — со смехом отозвался новгородец. — Эти бесы вопят так, что я уж почти оглох!
— Мы тут посмекали и решили, что лучше бы на всякий случай одну ладью оставить. Продержитесь снаружи, покуда мы внутрь вплывём и поглядим, как там злато нибелунгово?
— Постараемся. Но, если демоны не угомонятся, я, видит Бог, всажу в них с десяток стрел!
То ли вороны испугались угрозы храброго купца, то ли поняли, что не смогут остановить отчаянных русских, так или иначе, но едва первая ладья, на которой гребцы свалили мачту, вошла в проход под скалой, как чёрная стая, уже не обращая внимания на второе судно, с теми же воплями взвилась кверху и исчезла.
— Лука, осторожнее, — предупредил кормчего Садко. — Здесь совсем узко. И помнишь, разбойник Бермята рассказывал, что уже в самой пещере его лодка села на камни.
— Помню, помню. Мы идём очень тихо. И, как вплывём, люди поднимут вёсла.
Гусляру показалось, что они плывут по проходу очень долго — в первый раз, когда он приплыл сюда с Водяным, было куда скорее. Но ведь тогда их внесли в пещеру проворные касатки, они наверняка двигались быстрее ладьи, которую кормчий вёл со всей возможной осторожностью.
Едва проход расширился и открылось уже знакомое Садко пространство, слабо освещённое небывалым светом, как вновь послышалось хлопанье крыльев, но не громкое и грозное, как при нападении вороньей стаи, а совсем тихое. Обе сбежавшие голубки разом ринулись навстречу ладье и уселись на её носу, двумя белыми лепестками выделяясь среди загадочной полутьмы.
— Ну, здравы будьте! — приветствовал их Лука. — Ишь, обрадовались! А мы уж думали, вороньё вас пожрало. Гляди, Садко, и вправду они проход-то нашли...
— Ещё бы! Это он для нас узок, а для них — врата широченные. Ну, вот она, ладейка-то. Как стояла, так себе и стоит.
Судно остановилось. Гребцы, побросав вёсла, сгрудились на его носу и во все глаза уставились на явленное им диво — блистающий золотом драккар, в котором сверкали и переливались груды всё того же золота. Проклятого золота карликов-нибелунгов.
— Надо же! Сколько ж его тут?
