Золотая гора - [37]

— Слышал про такого, — хозяин Белой усадьбы смотрел куда-то мимо копателя и вертел в руках пластиковый стакан с мены. — Им почему-то в последнее время многие интересуются.

Мишаня нахмурился:

— Слушай, Хреб, мы с тобой не первый год вместе копаем. Мена без усадьбы не прорастет, усадьба без мены завянет. Вспомни, сколько опивок мы через вас перекачали.

— Опивками ныне один сброд интересуется, — отвечал равнодушно Хреб. Бизеры покупают лишь первоклассный материал.

— Модули только для мены! — воскликнул Мишаня, выказывая себя даже здесь патриотом мены.

Выкрикнул и замолчал, потому что впервые за весь разговор Хреб удостоил его взгляда.

— Хорошо, сколько кожурок ты хочешь? — спросил Мишаня, сдаваясь.

— Сотню пустых цилиндров, — сладко раздвинув губы в улыбке, отвечал Хреб. — Ведь мена стоит дороже. Так?

— Сто кожурок? — переспросил Мишка-Копатель, морщась, будто куснул ревеня. — А если я откажусь?

— Заплатят другие.

— Кто?

— Не глупи, Мишаня, неужели ты думаешь, что я скажу?

— Можешь сказать, — неожиданно прозвучал низкий женский голос.

Боковая дверь в приемную распахнулась, пропуская стройную смуглую женщину. Темные, чуть косо прорезанные глаза смотрели насмешливо.

— Мадам Ядвига! — Мишаня невольно привстал. — А вам-то зачем Иванушкин?

— Разве я задавала этот вопрос тебе? — Она уселась в кресло напротив и закинула ногу на ногу.

Стройные у нее ноги — просто глаз не оторвать. Мишаня покорно снес оплеуху и даже осклабился в улыбке.

— А чем будете расплачиваться, мадам Ядвига? Молодильными яблоками? поинтересовался копатель.

— Может, и так. А чем расплатишься ты? Своей коллекцией пустых консервных банок?

Хреб нахмурился. Ему не нравилась эта перебранка. Что-то не так. Но вот что — он пока не мог понять. А ведь он всегда все понимал с первого слова.

Копатель на слова Ядвиги обиделся:

— Узнаю этот тон! Сколько презрения! Много лет назад точно таким же тоном вы предрекали, что мена вскоре сгинет, потому что кончатся мозги у наших огородников. А что вышло? Мена по-прежнему процветает, огородники к нам идут и идут. В другой стране хреновой все бы давно иссякло, остались бы одни жмыхи. А у нас это будет длиться бесконечно.

Возразить в ответ на столь пламенную речь мадам Ядвига не успела — в приемную ворвался чернушник с перекошенным белым лицом.

— Они идут! — вопил чернушник. — Идут! Спасите! — и повалился в ноги Хребу, как жмых в Траншею.

Вот она, подлянка — сообразил Хреб и вскочил.

— Жмыхи, — бормотал чернушник. — Они повсюду. На стены лезут, а их сбивают. Их сбивают, а они лезут.

Теперь они услышали, что снаружи доносится негромкое потрескивание: это чернушники палили из автоматов.

— Я же говорил — годовщина! — заорал Мишаня.

Но Хреб не стал его слушать и кинулся вон из комнаты.

Во дворе Белой усадьбы царил хаос. На стенах парни в красных штанах и черных куртках палили из автоматов, равномерно поливая огнем площадь за стенами. Но все равно часть жмыхов успела взять препятствие. Теперь охранники орудовали автоматами, как дубинами, пытаясь отбиться от атакующих, а они упорно лезли на чернушников, вырывали оружие из рук, хватали за одежду, душили. Пахло паленым мясом: жмыхи, не обращая внимания на боль, хватались за раскаленные стволы автоматов. А жмыхи все прибывали, нелепыми прыжками спускались по лестницам по двор, висли на охранниках штук по пять, по шесть, — будто огромные белые слизни.

При виде этой картины Хреб оторопел.

— Вот он! — вдруг заорал Мишаня и сильно толкнул Хреба в бок.

Хреб обернулся. Два человека бежали по двору, оба явно не из компании чернушников — один подросток в ватнике и ушастой шапке, другой — в клетчатой рубахе и брезентовых брюках.

— Амбар разорили! Кочаны удирают! — завопил не своим голосом Хреб, и хотел кинуться наперерез бегущим, но трое жмыхов повисли на нем и повалили на землю.

Мишаня оказался ловчее. Увернувшись от неповоротливых белых доходяг, вялых, как овощи весной, он в три прыжка очутился возле беглецов. Человек в клетчатой рубашке обернулся, и копатель узнал Иванушкина. Только тот почему-то переменился: уж больно быстр он был в движениях, да и взгляд…

— Ты! — выдохнул копатель.

— Я, — отвечал беглец и прямохонько засадил Мишане в поврежденный жмыхом глаз.

Копатель рухнул, но, падая, успел ухватить мальчишку за ворот ватника, и подмял Ядвигиного пажа под себя. А сверху грудой навалились жмыхи, так, что копатель пошевелиться не мог, не то, что встать.

— Лео! — заорал в ужасе Иванушкин.

— Беги! — донеслось в ответ.

Но голос шел не из-под груды копошащихся тел, а откуда-то извне. Ив хотел противиться приказу, хотел остаться, раскидать мерзкую кучу и вытащить на свет Леонардо, и спасти, но кто-то другой заставил его против воли повернуться, потом сделать шаг, второй, третий… Иванушкин пошел, потом побежал, все быстрее, быстрее. Какой-то чернушник попытался схватить его — он увернулся. Расталкивая ползущих жмыхов, наступая на их скользкие вялые тела, взбежал на стену. И не задерживаясь, сиганул вниз. Ему казалось, что он сейчас умрет.

Но он не умер.

— Генрих, очнись! Очнись! — Ядвига трясла бизера за плечо, и наконец видение — двор, чернушники и жмыхи — пропало.