Сильна твоей любовью, расцвела я,
От матери такой любви не зная!
О, если б ты, источник доброты,
Мне помогла достичь моей мечты!
Доколе мне терпеть печаль разлуки,
И горе, и неслыханные муки?
Что пользы от того, что мы вдвоем,
Когда мы как чужие с ним живем?
Что сотворится от воды и глины,
Когда душа и тело не едины?»
«О гурия! — сказала та в ответ, —
Красавица, каких не знает свет!
Кто красоты твоей измерит меру?
У мудрых похищаешь ум и веру!
Художник Чина
[18], образ твой любя,
Изобразил бы в капище тебя, —
Вдруг стали бы все идолы живыми,
Они б рабами сделались твоими.
Горам открыла б красоту ланит, —
Сгорел бы от любви к тебе гранит.
Когда бы саду стройный стан явила,
Ты б высохшие ветви оживила.
Сметали б лани с твоего пути
Колючки, чтоб в степи могла пройти.
Ты так прекрасна, — почему же ныне
Впадаешь в безнадежность и унынье?
Свой взор стрелою сделай, луком — бровь:
Красавца покорит твоя любовь!
На пиршестве желанья долгожданном
Свяжи его своих волос арканом.
Расставь ему улыбок западни,
Их сладостью красавца ты плени».
А Зулейха: «Что молвить остается?
Мне столько от Юсуфа достается!
Юсуф не хочет на меня глядеть,
Так как же мне Юсуфом овладеть?
О, если бы в зрачок мне превратиться,
В его глазу навеки поселиться!
О, если, на меня взглянув разок,
Он понял бы, как жребий мой жесток!
Хотя бы состраданием, не боле,
Он облегчил мне горечь тяжкой боли!
Не только красотой, что ярче дня.
Он равнодушием казнит меня!»
Ответила кормилица седая:
«О ты, пред кем поблекли девы рая!
Знай: дело я задумала одно, —
Устроит все твои дела оно.
Однако нужно для такого дела,
Чтоб злата, серебра ты не жалела.
Построю дивный, как Ирем, чертог,
И пусть художник, мастер и знаток,
Тебя на всех стенах живописует,
В объятиях Юсуфа нарисует.
Когда тебя, на живопись взглянув,
Найдет в своих объятиях Юсуф,
Он дрогнет и любовью загорится,
И красоте твоей он покорится».
Ее совет приняв, свое добро
Ей Зулейха вручила, — серебро
И золото, чтоб сердце успокоить,
И приказала ей дворец построить.
Строители дворца передают:
Когда взялась кормилица за труд,
Она к себе потребовала властно
Художника, чье мастерство прекрасно.
Он все основы зодчества постиг,
Он в тайны астрологии проник,
Он изучил законы Птоломея,
Эвклид смущался, спорить с ним не смея.
Когда б на небо он подняться мог,
Сатурна он украсил бы чертог.
Лишь в руки брал резец художник гордый,
И глиной становился камень твердый.
Когда он зданья образ рисовал,
Он тысячу рисунков создавал,
Его перо писало, жизнь рождая,
Как бы живой водою обладая.
Когда б на камне птицу вывел он,
Взлетел бы камень, славой окрылен…
Воздвигнутый руками золотыми,
Дворец блистал стенами золотыми.
Его суфа
[19] — рассвета ранний блеск,
Его покои — упований блеск.
В его проходах мрамор тешил взоры,
Слоновой кости на дверях узоры,
Слились в одно семь залов, и сверкал
Престолом бесподобным каждый зал,
Особым камнем каждый облицован,
Особым цветом каждый разрисован,
А зал седьмой, как небосвод седьмой,
Гордился девственною белизной.
На сорока столбах — изображенья
Зверей и птиц, исполненных движенья,
А снизу — лани в мускусный приют
По основаньям золотым бегут.
А на полу — из золота павлины,
Жемчужинами хвост украшен длинный.
Воздвиглось дерево до потолка,
Любого изумляя знатока
Серебряным стволом, и бирюзою
Листвы, и золотых ветвей красою.
А птицы на ветвях сидят, поют,
Рубины — клювы, крылья — изумруд.
Такой листвою весь дворец украшен,
Что не был ей осенний ветер страшен.
Искуснейший художник светлый зал
Портретами влюбленных расписал.
Юсуф и Зулейха сидели рядом,
Обняв друг друга и лаская взглядом.
На той стене — уста у них слились,
На этой — руки их переплелись.
Взглянул бы ты на двух влюбленных счастье,
И сам бы задохнулся ты от страсти!
Как свод небесный, был дворец высок,
Сиял луной и солнцем потолок.
Сказал бы ты, взглянув на эти стены:
Цветник благоухает несравненный!
Напоминала роспись о весне,
Переливались розы на стене.
Склонялись розы в том саду друг к другу,
Казалось: милый обнимал подругу,
Казалось: то блаженства дивный сад,
На ложе сладострастья розы спят.
Короче: был чертог подобен чуду,
В нем образы влюбленных жили всюду.
Куда б ни бросил взоры ты свои,
Ты видел только образы любви.
В Юсуфа Зулейха сильней влюбилась,
Когда краса чертога ей открылась.
При взгляде на кумирню вновь и вновь
В ней вспыхивала жаркая любовь.
На милое изображенье взглянем,
И словом «страсть» себя мы в сердце раним.
Оно в огонь бросает нас опять,
И жжет нас рабства жгучая печать.
Когда возвел дворец художник строгий,
Царевна стала украшать чертоги.
Китайскою парчой устлала пол,
Расставила и стулья и престол,
Повесила светильники, и в блеске
Соперничали пышные подвески.
Ковры она развесила, вздохнув:
Все было здесь, — отсутствовал Юсуф!
Вот правда: без любимого страдая,
С презреньем смотришь ты на кущи рая…
Решила так: Юсуфа позовет,
Окажет уваженье и почет,
В покое светлом с ним уединится,
Чтобы его красою насладиться,
Чтобы познал блаженство и Юсуф,
К ее устам живительным прильнув,
Чтобы она вкусила страсти нежной
В извивах мудрости его мятежной.
Стремясь его пленить, его любя,