Золоченые шиповки - [9]

Говоря, что у Лассе золотая голова, я имею в виду его крепкую, устойчивую психику, а также свойственные ему особенности ведении спортивной борьбы. На беговой дорожке он подобен хищнику, который, идя по следу, различает едва приметные детали. Если перед Лассе во время бега образуется малейшая щель, он устремляется в нее; если кто-нибудь выдвигается вперед, он тотчас занимает его место с внутреннего виража. Он не только бежит – он всеми чувствами воспринимает бег и удивительно хладнокровно строит его тактически. Когда вокруг бушует восьмидесятитысячное человеческое море, это не подавляет его, а, наоборот, вдохновляет.

Мы знаем много примеров противоположного характера. Взять хотя бы Эмиля Путтеманса. Я никогда не верил, что он может стать олимпийским чемпионом, если, конечно, не будет заранее знать, что обладает подавляющим превосходством над противниками. Это хрупкий, маленький, приятный человек с тихим голосом, психика которого, видимо, еще не созрела для больших побед.

Вспоминается мне и мой друг Родней Диксон, который падает в обморок, когда у него берут кровь на исследование. Он тоже еще недостаточно крепок духом, излишне раним и чувствителен. На длинных же дистанциях нет места эмоциям – они лишь помеха. Успеха добивается только хладнокровный.

           Сердце и голова – в этом все дело. Именно они – первопричина всех успехов Лассе Вирена. И этого достаточно, переливания крови не требуется».

Трудные весна, лето и осень

После финального забега на 10 километров я сидел между Карлосом Лопешем и Бренданом Фостером, и, как уже говорилось выше, нас допрашивала международная пресса.

Журналисты выражали удивление, как это победителем мог стать спортсмен, о котором последние два года ничего не было слышно.

Это «ничего» было, в сущности, обычным преувеличением, в котором, однако, была и доля правды. Действительно, единственным моим существенным достижением после олимпийских побед в Мюнхене была бронзовая медаль за бег на 5000 метров во время первенства Европы в Риме в 1974 году. За эти годы я не побил ни одного рекорда и не привлек к своей персоне никакого внимания. Однако на самом деле я шел все время в ногу с моими соперниками, а возможно, показывал даже лучшие результаты, чем некоторые из них (1973 – 28.17,8; 1974 – 28.22,6; 1975 – 28.11,4). Об этом те, кто меня расспрашивал, не знали. При мне же не было в ту минуту точных статистических данных, чтобы заставить их умолкнуть.

Кто-то из журналистов выразил удивление по поводу того, что у меня нашлись средства для длительных тренировок на юге, другой дивился короткому рабочему дню в финской полиции, а третий – кажется, американец – спросил, не объясняется ли моя победа переливанием крови. Я разнервничался и сердито буркнул в ответ, что секрет моего успеха в оленьем молоке.

Позже я узнал, что известный американский журнал «Ньюсуик» помимо прочего написал совершенно серьезно и об оленьем молоке. Эта шутка не мной придумана, ее рассказал во время каких-то международных соревнований финский спортсмен, толкатель ядра Сеппо Симола, тогдашний капитан нашей команды. Насколько мне помнится, он заявил западногерманским журналистам, что «тайна нашей спортивной силы состоит в оленьем молоке, которое мы пьем каждый день, но из-за которого, к сожалению, человек лысеет». Сам Сеппо был почти лысый, как и другой толкатель ядра – Пекка Ангер, который стоял здесь же, рядом. Журналисты приняли шутку за правду, и она была опубликована в прессе на следующий день. Не удивительно, что смех душил меня, когда журналисты в Монреале усиленно записывали в свои блокноты про чудеса оленьего молока.

Пекка Пелтокаллио в предыдущей главе рассказал о переливании крови. Мне хотелось бы все же добавить кое-что, о чем он не упомянул. Надеюсь, что это угомонит тех, кто видит в моих победах результаты колдовства и мошенничества. Для этого нам надо вернуться в 12 мая 1974 года, когда в Калайоки состоялось первенство Финляндии по кроссу. Песка там как в Сахаре. Видимо, где-то под ним скрывался корень, на который я наступил во время бега. Придя к финишу вторым после Пекки Пяйвяринта, я принял душ, оделся и сказал тренеру, что чувствую себя неважно. Щиколотка левой ноги опухла и болела так, что я не мог сделать ни шагу.

Вообще-то такие травмы – обычное явление и заживают быстро. Я в этом не сомневался и, когда мы возвращались из Калайоки домой, в Мюрскюля, думал только о том, как буду готовиться к первенству Европы по легкой атлетике. Позади остался весьма напряженный период тренировок. В начале года я побывал в Бразилии и Пуэрто-Рико с целью заложить основу спортивной формы. И сейчас, сидя в машине, мчавшейся сквозь светло-серую майскую ночь, прорезаемую светом фар, я даже не мог себе представить, что до конца года почти не смогу бегать.

В Мюрскюля, после кросса в Калайоки, я носился точно молодой теленок: опухоль на щиколотке прошла, и, хотя стопу приходилось ставить несколько иначе, чем обычно, я не чувствовал боли. Однако именно в этой иной постановке ноги и заключалось начало зла: нога перенапрягалась, и в результате бедро получало необычно большую нагрузку.