Золи - [85]

Золи смотрит на крошечную девочку, бегущую по двору с плечиками для одежды, к одному из концов которых прикреплен красный бумажный цветок. Девочка пробегает мимо остова сгоревшего фургона и забирается на черную ограду. Размахивает плечиками над головой. Цветок слетает с них, она прыгает и ловит его на лету.

— Сколько человек здесь живет, Франческа?

— Сотни две.

На балконе показывается громадная женщина. Склоняясь над решеткой, она кричит на девочку. Та бежит в тень подъезда, медлит, потом бумажный цветок снова взлетает в воздух, и девочка пропадает в темноте. Золи кажется, что она уже когда-то видела ее, где-то в другом месте, что, если как следует подумать, она ее вспомнит.

Затем девочка появляется снова, на балконе верхнего этажа, и начинает прыгать там, но кто-то втаскивает ее в квартиру.

— Извини, мам.

— Все хорошо, дорогая.

— Мы пытаемся помочь, как можем.

— Давай, лошадка, навали, — говорит Золи, мотор заводится, и машина трогается с места.

У шоссе Золи успевает заметить табор, растянувшийся вдоль недостроенного отрезка дороги. Двери кибиток открыты, рядом стоят четыре выгоревших фургона с открытыми капотами. Трое мужчин с обнаженными торсами склонились над одним двигателем. Подросток волочит по грязи палку. За ней остается едва заметный след золы. Несколько стариков сидят на стульях, напоминая каменные изваяния. Один утирает рот подолом рубашки. Из разнокалиберных труб поднимается дым. На телефонном проводе висит несколько пар обуви. Вокруг опрокинутой тачки лежат автопокрышки.

Мать и дочь проезжают мимо в холодном молчании.

Золи рассматривает машины, ограды, низкие кусты, белые линии на шоссе, похожие на шрамы от кнута.

— Что это за люди соберутся вечером?

— Что, мам?

— Кто будет на конференции?

— Ученые, — отвечает Франческа. — Социологи. Теперь есть писатели-цыгане, мам. Несколько поэтов. Один приедет из Хорватии. Сейчас так много замечательных людей, мам. Этот, из Хорватии, — поэт. Еще придет человек из университета…

— Это хорошо.

— Мам, ты нормально себя чувствуешь?

— Ты эту тачку видела?

— Какую, мам?

— Кто-то должен перевернуть ее, поставить как следует.

— Скоро будем дома, не волнуйся.

Вернувшись в квартиру. Золи быстро засыпает, прижав к груди подушку. Просыпается после полудня. В комнате тихо. Она долго пьет из-под крана холодную воду в ванной, примыкающей к спальне. Потом одевается и лежит на кровати, сложив руки на животе. Так можно пролежать довольно долго, хотя лучше было бы смотреть вдаль из окна, сидя на стуле, и чтобы светило солнце.

После полудня в комнату, шумно дыша, входит Генри. Увидев Золи, он останавливается, как будто забыл о ее присутствии. На нем белые брюки и светло-голубая рубашка. Он прижимает к уху телефон, широко улыбается и посылает Золи воздушный поцелуй. Она понятия не имеет, как относиться к этому жесту, и кивает в ответ. Это его комната, думает Золи, его рубашки, его шкаф, его рамки для фотографий, в одной из которых обитает она.

В ванной она брызгает себе в лицо водой, перед тем как отправиться в гостиную. Она радуется, слыша доносящийся из кухни голос Франчески. Та говорит о каком-то несчастном случае в ресторане. Генри, видимо, дожидается музыкантов, которые напились где-то, но должны играть сегодня вечером на торжественном открытии конференции.

— Шотландцы, — кричит он в телефон, — они шотландцы, а не ирландцы!

Франческа подмигивает ей и крутит в воздухе рукой, давая понять, что хотела бы закончить телефонный разговор поскорее. В комнате работает телевизор, звук выключен. Золи садится возле кофейного столика и перелистывает альбом с фотографиями Индии. Трупы на берегу Ганга. Толпа, собравшаяся перед храмом. Она переворачивает страницу, и в это время Генри яростно щелкает пальцами, глядя сначала на Франческу, потом на Золи.

— Боже мой, боже мой, о боже мой! — говорит он бросает телефон и включает звук телевизора. На экране — он сам, напряженный, нервный. Камера переходит с него на танцующих девочек в народных костюмах. На экране появляется название конференции, потом снова показывают танцующих девочек.

Франческа сидит на диване рядом с Золи. Когда репортаж заканчивается, она берет мать за руку и стискивает ее.

— Ну что, я все испортил? — спрашивает Генри, растопыренными пальцами откидывая со лба волосы.

— Ты был идеален, — отвечает Франческа, — но было бы лучше, если бы ты снял эту смирительную рубашку.

— Хм-м?

— Шутка.

Мать и дочь прижимаются друг к другу, рука в руке. По шторам пробегает свет, и кажется, что он растекается у их ног.

— Ну, мог бы держаться немного раскованнее, — говорит Франческа, кладет голову на плечо Золи, и обе они смеются.

— По-моему, получилось прекрасно.

Генри разворачивается на каблуках и, топая, уходит на кухню.

Две женщины сидят, соприкасаясь лбами. Золи думает, что этот момент, непрошеный и непринужденный, идеален. Она бы хотела, чтобы все здесь застыло. Тогда бы она поднялась, оставив смеющуюся дочь на диване, прошла по квартире, обулась, спустилась по лестнице, прошла по тихим улицам, покинула замерший Париж в это мгновение странной красоты, сев на поезд (лишь он продолжал бы двигаться), и отправилась домой.