Зодиак - [42]

– У тебя проблема? – ощерился тип.

– Нет. Извини.

Что мне было делать? Потребовать осмотра прямо в свете прожекторов? В левой руке тип держал большой, на целую пинту, пластиковый стакан с пивом, и я увидел на пальце обручальное кольцо.

– Просто запомни, Рори, – сказал я громко, настолько громко, чтобы дошло даже до идиота рядом с ним. – Маслянистые омары. Это отрава. Особенно для детей и беременных женщин. Выбросьте их и лучше съешьте биг-мак или еще что-нибудь. Если съесть их слишком много, по всему телу высыплют черные точки, а дальше будет только хуже.

Я повернулся и ушел.

– О чем это он? – спросил у меня за спиной тип с хлоракне.

Пришло время запустить пиар-машину «ЭООС», позвонить всем знакомым журналистам и поднять шум из-за маслянистых омаров. Еще надо связаться с каким-нибудь учреждением здравоохранения. Может, доктор Джи пустит слух. Поэтому я позвонил в приемный покой.

– Что новенького?

– Хлоракне.

– Ух ты!

– Будь повнимательнее. И своим скажи, что искать. Обращайте внимание на рыбаков, выходцев из Южной Азии, вообще на всех, кто питается уловом из гавани.

– Каков источник? Кто виновный?

– Не знаю. Но я их найду, а потом сотру в порошок.

– Без насилия.

– Конечно, без. Мне пора бежать.

– Спасибо за наводку, С. Т.

Вернувшись на «Зодиак», я поменял жизненно важные детали и прожужжал к причалу МТИ, где высадился и побежал в офис.

Там было пусто. Вероятно, все ушли на матч «Сокс» – на места получше. Я достал «доспех Дарта Вейдера» и баллон с воздухом, набор контейнеров для проб (ими служили жестяные банки из-под арахисового масла) и бинокль с большими светособирающими линзами. Пока не польет дождь, для навигации мне хватит рассеянного свечения города. Еще я взял с собой огромный строб, каким пользуются для спасения на водах и который мы держим за то, что он такой мощный и раздражающий, и, уже выходя, прихватил пару гироскопов и упаковку пива.

Когда я вывел «Зодиак» на простор между Спектэкл-айлендом и Южным Бостоном (к месту преступления), на востоке небо еще оставалось голубым, но на западе почернело. Время терять ни к чему. Я чертовски устал, я здесь один-одинешенек, поднимается ветер, температура падает, а подо мной – море яда. Я натянул костюм для подводного плавания и закрепил шланги, потом еще раз все перепроверил, вспомнив, как опростоволосился в Блю-Киллс, надел «шлем Дарта Вейдера», включил большой строб и нырнул.

Такая работа – сущая пытка, а брать пробы с самого дна – средство на крайний случай. В том был весь смысл «Проекта омар»: я надеялся, что омары подскажут мне, где именно искать. Сегодня труды окупились с лихвой, и я не мог не довести дело до конца.

Что-то тут не сходилось. Как омар умудрился найти столько ПХБ на дне гавани, да еще здесь? Если бы его выловили возле какого-нибудь завода «Баско» или под одной из труб, я бы еще понял. Но здесь? Здесь же ничего нет.

Но когда я попал на место преступления и посветил туда фонарем, то невольно вспомнил, что «ничего» – понятие относительное. Люди три с половиной века сбрасывали в Бостонскую гавань всякий мусор. Я стоял у подножия Спектэкл-айленда, глядя на отходы жизнедеятельности города – от банок из-под колы до затопленных траулеров. Если я проведу десяток часов, топчась по дну, то, вероятно, найду горку пятидесятипятигаллоновых бочек, сброшенных за борт какой-нибудь корпорацией, у которой на руках оказалось слишком много ПХБ. Если провернуть такое, да еще проследить отраву до владельца, можно смело рисовать их логотип на носу моего «Зодиака». Там уже было два, и мне не терпелось стать асом.

Но в радиусе десяти футов вокруг я не заметил ни одной бочки, да и время для полномасштабных поисков было не совсем подходящее, поэтому я только зачерпнул банкой ил. И, уже заворачивая на ней крышку, посветил внутрь фонариком и увидел, как внутри кружит презерватив. С пупырышками, использованный.

Кусок латекса определенно может испортить пробу, поэтому пришлось вылить ил и набрать другого. Я поплавал с минуту, надеясь, что мне повезет, потом медленно поднялся на поверхность. А там погода вконец испортилась. Я на воде с семи вечера, и давно пришла пора обычного отдыха.

Один из моих дядюшек вырос в Нью-Йорке и любил рассказывать, как в его детстве ныряли за кондомами в Гудзон. Там был один участок, где можно было нырнуть и, задержав дыхание, как полинезийский ловец жемчуга, собирать со дна реки презервативы. Потом их сушили, натянув на ручку веника, посыпали тальком, скатывали и продавали по пятицентовику штука. Это было во время войны, и спрос среди матросов был огромен.

Мальчиком я все удивлялся, как кондомы попадают на дно реки. Может, матросы их снимают, садятся на автобусы до Вест-сайда и бросают в воду – непременно в одном и том же месте? Нет. Только занявшись моим нынешним делом, я наконец сообразил, что к чему. Матросы спускали их в унитаз, и оттуда они попадали в канализацию. В большинстве старых городов канализация комбинированная: по одним и тем же трубам стекают нечистоты, дождевая вода и промышленные отходы.

Но канализация – это просто система труб, расположенных под уклоном к воде, это искусственная река со своими притоками и устьем. Труба, как и река, способна нести лишь определенный объем жидкости, а если его превысить, разливается.