Знойное лето - [52]

Кузьма Иванович закрыл свою конторку на висячий замок и повел Басарова по складской территории.

Расстались они большими друзьями.

Теперь снова в трест. Секретарша управляющего, недовольно поглядывая на сапоги Егора Харитоновича, чуть раздвинула очередь ожидающих приема.

— Здравствуйте вам! — Басаров расшаркался и помахал у пола фуражечкой. — Послом я прибыл, дорогой наш Евгений свет Михайлович, а проще говоря, товарищ Перескоков. Вся деревня Хомутово и лично председатель Глазков передают вам пламенный привет! Я тоже, если не возражаете.

— Звонил мне Глазков, — угрюмо ответил управляющий. Приземистый, широкощекий, с пухлыми белыми руками, он не сидел, а восседал за огромным письменным столом, на краю которого толпился целый табунок разноцветных телефонов. — Должен огорчить вас: труб нет. Сами сидим на голодном пайке. Я прекрасно сознаю ваше трудное положение, но выше головы, как говорится, не прыгнешь. Нету труб, дорогой ты наш подшефный.

— Та-ак! — Егор Харитонович вроде бы даже обрадовался такому повороту дела. Он подвинулся ближе к столу и хитро заподмигивал. — Хороший хозяин, между протчим, должон знать, что в хозяйстве есть, а чего кот наплакал. Это всему миру понятно. Разрешите ваших хороших сигареточек закурить? — Басаров выловил из пачки сигарету, зажег ее и с удовольствием пустил в лицо Перескокову струю дыма. — Теперь будем продолжать дальше. Раз вы человек занятой без меры, я для конкретности разговора на базу слетал. А там, между протчим, этих труб, какие нам надо, два штабеля в крапиве лежат. «Хуже всего иметь дело с наивным человеком», — мельком подумал Перескоков, а Басарову сказал:

— Правильно, лежат. Но это совершенно не значит, что они никому не нужны.

— На что нужны? — удивился Егор Харитонович. — На какую-такую божью мать? Я там, между протчим, справочку навел у Кузьмы Иваныча. Трубы пять лет валяются, на них и смотреть тошно, как их ржавчина погрызла. А нам годятся. Да не насовсем просим, а временно, поскольку стихия приперла.

— Я же русским языком говорю…

— Дак и я не турок какой, — отпарировал Басаров. — Себе лично прошу, да? В гробу я видал ваши трубы!

— Хорошо, хорошо, — легонько осаживает управляющий Басарова, уже и не зная, как отвязаться от такого посланника. — Я все прекрасно понимаю. Возможно, через месяц придумаем что-нибудь.

— За месяц сгорит наш полив к едреной фене, зачем тогда трубы? Нам счас надо.

— Не могу-у!

— А ты смоги, Евгений Михайлович, — Басаров счел, что дипломатию надо кончать. — Возьми да смоги. Слабо? А польза ба-альшая будет!

— Все, все, все! — управляющий привстал за столом. — У меня дел невпроворот. До свидания, привет Глазкову.

Но Басаров и бровью не повел. Усмехаясь, он предложил:

— Тогда звони. Собчай.

— Кому звонить? — не понял Перескоков.

— Я почем знаю… Начальству какому, кто над тобой сидит. Так, мол, и так, явился тут один охломон из деревни Хомутово за трубами для погибающей мелиорации, а я не дам. Если собрание будет, я скажу, что подымать сельское хозяйство — всенародное дело. А тут трубы просят! Они есть, а я не дам… Нет, ты звони, звони! — Басаров снял трубку одного из аппаратов и сунул Перескокову. — Ты меня, Евгений Михайлович, не доводи. Егор тонким обращениям не обучен, может запросто морду начистить. А там пускай разбираются, чья правда правдее.

— Это уже слишком! — Перескоков смотрел на Егора Харитоновича испуганно и удивленно.

— Дак и я говорю, чего нам лишнего просить? Сколь надо, столь и просим, — с этими словами Егор Харитонович подсунул под руку Перескокову свои бумаги, услужливо подал ручку. — Вот тут распишись, Евгений Михайлович, и вот туточка.

Перескоков был так ошарашен и неожиданным вторжением деревенского посланца, и его нахальством, что уже безропотно взял ручку и поставил в нужных местах свою подпись. Потом он как-то уже осмысленно и особенно внимательно пригляделся к Басарову.

— Что-то лицо твое мне знакомое. А вот где встречались, не помню. Но встречались, это точно.

— Да куда уж точнее, — заулыбался Басаров. — Мы ж вместе газопровод тянули. А? Я еще жалобу на тебя писал, что с народом как барин держишься. Помнишь? Тебе же выговор тогда по партийной части врезали. А?

— Вспомнил, — упавшим голосом ответил Перескоков. — А ты что, действительно полез бы драться? Только честно.

— Врезал бы! — вполне серьезно ответил Егор Харитонович. Небрежным швырком он надел фуражку и двинулся к выходу. — Это хорошо, между протчим, что мирно расходимся и быстро. А то пришлось бы мне мотаться по городу и управу на тебя искать. И нашел бы! Мне лично — так пускай все огнем полыхает. А тут — шалишь! Егора Басарова голой рукой ни за какое место не ухватишь. Так что извиняюсь и протчее.

Назад в Хомутово Егор Басаров возвращался под вечер. По бокам от прямой серой ленты асфальта, уходящей на юг, резво бежали поля, густо усыпанные желтыми проплешинами. У березовых колков не было их извечной веселости и нарядности, а стояли они, как бы отбывая тяжкую повинность.

Поглаживая тяжелыми пальцами лежащие на коленях свертки с городскими гостинцами, Басаров размышлял в привычной манере — сразу обо всем, сбивая мысль и путая ее. Так скользит разная мелочь-легкость. Сверк — и пропала, нет ее. Но вот что показалось ему удивительным: после утреннего недосыпа, дневной беготни-маятни по большому городу голова была светлая, легкая, а на душе какая-то томительно-чуткая сладость. Так бывает, когда исхлестанный каленым банным паром вывалишься в прохладу предбанника, грохнешься на чистый желтый пол, зажмуришь глаза — и покажется тебе, что ты это уже не ты, а кто-то невесомый и бесплотный, в любой миг можешь взлететь наподобие птицы и заскользить над землей на приятной тебе высоте.