Знающий да разумеет - [52]

В заключение он произнес такую тираду: «Подумайте, сударь, о величии прогресса, который осуществляется на ваших глазах, который ведет людей из прошлого в будущее, от того, чего уже нет, к тому, чего еще нет, от того, о чем помнят, к тому, чего ждут. Дикари не предвидели будущее и не думали о грядущем, они не могли его предвосхитить и заранее не готовились к нему. Но мы — люди цивилизованные, передовые — живем во имя будущего и благодаря будущему. Вся наша жизнь направлена на то, что должно произойти, она строится в расчете на то, что случится. Наши люди освящают то, что происходит сегодня, тем, что произойдет завтра. День сегодняшний они оценивают днем завтрашним, и делают они это с должным уважением и пиететом. Этот колоссальный прогресс духа пророчества приведет к исчезновению опасности, вдохнет в нас силы, которые позволят нам открыть новые возможности и превратят нас в хозяев земли, моря и, самое главное, сударь, в хозяев нас самих!»

В этот момент к станции подошел скорый поезд. Его оглушительный гудок на стрелках, его короткий раздраженно-повелительный свист прервали рассуждения незнакомца. Когда поезд остановился, пассажиры разошлись, и было слышно лишь приглушенное гудение локомотива. Человек хотел возобновить свою речь, но я прервал его.

«Господин человек, — сказал я ему, — вот только что прибыл скорый поезд, разве это ничего не говорит вам в связи с темой нашего разговора? Разве вы не поняли его ответ? Хотите, чтобы этот ответ повторил я, его скромный переводчик? Ведь я умею переводить с языка поездов, как, впрочем, и с языков многих других предметов. Еще несколько минут тому назад этот поезд мчался со средней скоростью восемьдесят километров в час; этот ярко освещенный маленький тесный мирок оставлял позади себя безлюдную туманную местность. Но вот он внезапно остановился, обитатели этого маленького города поспешно исчезли, а машинист устало вытер лоб. Колеса лениво отдыхают на рельсах, а пустые темные вагоны тоскуют по болтовне пассажиров и по их разноцветным чемоданам. Так заканчивается поездка по железной дороге. Но оставим в покое поезд и вернемся к людям. В данный момент меня занимает одна абсурдная вещь, и я расскажу ее вам, господин человек, расскажу, потому что здесь нет толпы, которая могла бы меня услышать. Если бы здесь были те, кого я уважаю, то я бы им сказал: «Люди, вообразите себе нечто невозможное, безумное, ужасное и неслыханное. Представьте себе на миг, что все предметы застыли бы на том месте, где они находятся, что все люди стали бы неподвижными, как статуи, причем они замерли бы именно в тех позах, в которых их застала неподвижность. Все, что двигалось, сразу бы остановилось, и они могли бы вспоминать и о том, что они делали или сделали со дня своего рождения, или размышлять над тем, что могли бы сделать до конца своей жизни. Представьте себе: какое отчаяние воцарилось бы среди скорбного молчания этого внезапно остановившегося мира.

Не знаю, хватит ли у вас мужества вообразить себе все то жуткое и ужасное, что могло бы тогда случиться. Постарайтесь, пусть на короткое мгновение, увидеть всех этих людей неподвижными, несмотря на то, что все их внимание сосредоточено на работе, а сами они переполнены чувствами, снедаемы грязными страстями или обуреваемы плотскими вожделениями. Взгляните в этот момент на них, рассеянных по всему миру и как бы застигнутых врасплох катастрофой, которая превратила их в мыслящий тростник, в застывшие в отчаянии статуи. Посмотрите, как отвратительны, смешны, неуклюжи и нелепы их позы. Вот человек, погруженный в крепкий сон, с полуоткрытым ртом, похожий на труп пьяницы, вот мужчина, застигнутый в любовной страсти, словно задыхающийся зверь, он распростерся над женщиной, которая закрыла глаза, вот вор, крадущий в темноте, с бегающими глазками и фонарем, которому уже не суждено погаснуть. вот судья в черной мантии, оглашающий приговор со своего высокого кресла, вот нищий, который роется на городской свалке в поисках пропитания, вот женщина с напудренным и немного скошенным в сторону лицом, хихикающая от предвкушения предстоящего наслаждения, вот продавец своих собственных костлявых рук, взметнувший ими, чтобы продать их на десять сантимов дороже, вот трудяга крестьянин с кнутом в руке, вытянутым в сторону буйволов, вот красноречивый оратор, застигнутый в вежливой полуулыбке, вот часовой с примкнутым штыком у закрытой двери, вот убийца, колдующий над своими ядами на чердаке, вот утомленный рабочий, склонившийся над огромной машиной, а вот ученый, который не может оторвать свой усталый взгляд от микроскопа, под которым прервали свою пляску невидимые чудовища…

Вообразите теперь, если у вас осталась хоть капля сострадания, мысли всех этих людей, приговоренных в этот самый миг на переживание собственной смерти. Верите ли вы, что найдется хотя бы один, понимаете, один — единственный человек, кто был бы доволен именно этим мгновением, когда судьба обрекла его на неподвижность? Верите ли вы, что по крайней мере для одного человека этот момент был бы прекрасным моментом Фауста, который он хотел бы навечно запечатлеть, остановить, задержать? Вы ведь так не думаете и не можете думать!