Знаю - [51]

— Я же ей не враг. Мы же оба с другой Земли, — размышлял он, благо делать больше было ничего не мог. Голова после обвала нещадно, просто зверски, трещала. Едва пытался встать на ноги, как от сильной слабости ноги начинали подкашиватся. Сделал пару безуспешных попыток и махнул рукой. Вот теперь лежал и сам с собой разговаривал. — Интересно, а кем там была? — мысль его вильнула и обратилась к прошлой жизни Захарьиной. — Больно уж рисунки у нее специфические… Не каждый такое рисовать будет.

В его памяти начали всплывать особо запомнившиеся ему карандашные зарисовки. Без сомнения, это рисунки иномирца! Такое мог нарисовать лишь тот, кто все это видел своими собственными глазами. Даже безумцу не могли прийти в голову такие подробности. Разве можно было настолько тщательно изобразить полукруглую фазерную решетку космического корвета с ее т-образными отверстиями по краям? А необычную форму посыльного спидера, напоминающую изъеденную поверхность сыра? Были и другие подробности боевых машин, агрегатов и кораблей, которые в первый раз он заметил не сразу. Сейчас же все это заиграло совсем другими красками — яркими, живыми, невероятно реалистичными.

— Только почему она рисовала лишь боевую технику? Зачем это делала буквально с фотографической точностью? — спрашивал Алексей темноту, ибо больше рядом никого не было.

Ответ напрашивался сам собой. Захарьина была военным, причем, военным пилотом. Львиная доля всех рисунков изображает боевые космические корабли самых разных модификаций и классов — от не вошедших в серию гигантских линкоров прорыва, орбитальных мониторов и до юрких посыльных судов. Только пилот, отчаянно влюбленный в космос, был способен с такой любовью и мастерством показать всю смертоносную красоту земных звездолетов. Пехоте, что, как кроты, зарывается в землю при артобстреле, этого чувства было не понять.

— Пилот, однозначно, пилот, — утвердительно повторил он несколько раз. — Пилот, родная душа… Что же ты, дура, тогда так поступила?

В бесплотных умствованиях прошло немало времени. Алексей иногда включал коммуникатор со стремительно исчезающим зарядом аккумулятора, чтобы посмотреть на часы. Уже больше суток он был замурован в каменных пещерах.

Когда почувствовал себя лучше, начал потихоньку вставать на ноги. Получилось, конечно, не сразу. Слишком уж сильно ему прилетело при обвале. Бегать — не бегал, а ковылять потихоньку получалось. Держась за каменную стенку и пригибая голову, осторожно ходил из стороны в сторону, изучая пещерные ходы.

— Лабиринт настоящий, б…ь, — в сердцах выдал парень, когда на очередном крутом повороте силы его оставили и он мешком свалился на землю. — Брожу, брожу, а толку никакого.

Про лабиринт сказал, конечно, с досады. Все тут было ясно и понятно. Подземный скит представлял собой два уходящих в глубину узких тоннеля, в которых двоим с трудом можно было разойтись. От каждого такого тоннеля в бок отходили примерно по десятку келий — каменных мешков. Получался эдакий подземный монастырь на пятнадцать — двадцать насельников.

При тусклом свете «умирающего» коммуникатора Алексей доковылял до самой дальней части одного из центральных ходов. Думал, там монахи прорыли еще один выход на поверхность, которым он и воспользуется. Вместо лаза на свободу подросток наткнулась на странные деревянные колоды, рассохшиеся и потрескавшиеся от времени. Решив полюбопытствовать по поводу содержимого, он с трудом снял крышку с одной из колод.

— А-а-а! — громко заорал Алексей, отпрыгивая назад. Естественно, отпрыгнуть не получилось. Тоннель был настолько узким, что он со всей силы в стенку впечатался. Кажется, хруст позвоночника даже услышал. — Мать, мать, мать…, - бормотал, вытягивая вперед ходящий ходуном коммуникатор. — Что же это такое?

Неровный дрожащий свет, едва пробивавший темноту подземелья, высветил иссохшее до состояния мощей тело схимника в черном одеянии, которое покрывали белые кресты. Не покрытым оставалось лишь темное лицо с плотно закрытыми глазами и узкие кисти сложенных вместе рук.

— Мощи… монахов… Уф-ф… Сердце чуть из груди не выскочило.

Через мгновение снова заглянул внутрь колоды. Страха, как такового, не было. Он и не такой видел — людей с развороченным брюхом, сожженных до состояния углей пилотов, разорванных от декомпрессии абордажников. Тогда, действительно, было до чертиков страшно. Только все это прошло вскоре. Человек такая скотина, что ко всему привыкает — к жизни, к смерти, к страданиям, к боли и радости. На войне особенно заметно. Когда рядом с тобой сгорает в кабине твой товарищ, времени на философствования, страхи и и другие мысли совсем не остается. К тому же не мертвых нужно боятся, а живых. Новый мир эту истину объяснил Алексею очень и очень доходчиво.

— Вот, значит, кто здесь жил, — уже с любопытством Алексей разглядывал умершего столетия назад схимника. — Подсказал бы, как отсюда выбраться. Неужели запасного выхода нет? А, земляк?

Разумеется, никто ему не ответил. Насельник древнего скита уже давно завершил свой земной путь и витал в небесах, в райских кущах.

Постояв еще немного, Алексей аккуратно приладил крышку обратно. Затем мысленно попросил прощения у монаха, что потревожил его покой, и отправился обратно, к завалу.