Знание-сила, 2008 № 01 (967) - [3]
Любуясь цветками, отраженными в сотнях деревьев, люди воочию видят то, что можно назвать подлинным Чудом жизни: среди омертвелой на вид коры на хрупких веточках разом распускаются тысячи и похожих, и не похожих друг на друга цветков. Все покрылось белыми и розовыми красками — пробилась, зацвела жизнь.
Поражает щедрость природы. Ведь для продолжения рода вишне достаточно было пустить хотя бы цветок. Почему природа так легко сбивается со счету, путая единицы с сотнями? Почему она никогда не скупится? Почти все эти цветки отцветут напрасно: из их семян никогда не прорастут новые вишневые деревья. На первый взгляд, кажется удивительным, что в индустриальной Японии, где вроде бы давно торжествует дух прагматизма, в Японии, «стране переполненных вагонов метро» (как показывали мне по ТВ с детства), именно сакура стала символом жизни.
Но, может быть, дело в нас, и мы не понимаем это благоговение перед цветущей вишней потому, что незаметно перестали понимать природу? (Где вы, вожатые, Тютчев и Фет, Пришвин и Бунин?) Мы приучились относиться к ней, как к «зеленой фабрике», где налажено массовое производство новых — «штук» («экземпляров», «единиц») — растений и животных «с выгодой для нас». И потому перекраиваем окружающий мир по собственным меркам, вырубая леса, распахивая пустоши и луга.
Выгода, расчетливость, экономия — знаки, к которым спешим, — не в правилах природы. Вместо выверенных ходов она предпочитает делать множество попыток, не стремясь к ожидаемой цели, а лишь ожидая, чему дано сбыться. Разнообразие вариантов — вот ставка природы, вот ее мудрость. Она не любит скупиться, и в этом — залог эволюции. Лишь разнообразие дает надежду на выбор. Щедрыми горстями природа разбрасывает мириады «семян», из которых лишь самые способные к жизни (лучшие ли?) выживут и, может быть, обретут долгую жизнь и будут приносить все новые, новые плоды. И это мы видим «на всех этажах» природы — от Микрокосма до Макрокосма.
Во Вселенной, по самым приблизительным оценкам, около ста миллиардов галактик; каждая из них, в свою очередь, содержит, скажем, сотню миллиардов звезд, окруженных планетами и их спутниками. «Поле Космоса» усеяно бессчетными семенами, и любое способно породить новое «древо жизни». Но пока, насколько мы знаем, лишь одна планета — Земля — дала всходы жизни. Возможно, на просторах Вселенной есть и другие, пусть и очень далекие, планеты, населенные живыми существами, но, по-видимому, большинство планет по-прежнему «безвидны и пусты». Одни из них напоминают адское пекло, а другие превратились в царство льда. Остается лишь любоваться мертвенными газовыми или каменными шарами, плывущими по орбитам, как любуются ими звездочеты. Разве их наука — астрономия — не сродни созерцанию лепестков сакуры, бесцельно кружащих на ветру? Так в космической дали нам открывается та же бесцельная расточительность, что, похоже, присуща природе повсюду.
Природа щедра! Но наше общество уже давно живет наперекор этой мудрости. Мы ставим во главу угла эффективность, мы стремимся просчитывать каждый наш шаг, выбирая единственный верный. Мы надеемся, что нам хватит знаний и опыта, когда ставим перед собой цель и пытаемся ее достичь. Мы уверены, что и в природе все должно быть целесообразно, что и она — подобно рядовым менеджерам — должна добиваться поставленной цели с наименьшими затратами. Почему бы на ветках сакуры не распуститься лишь двум-трем цветкам? Почему бы Солнечной системе ни состоять из одной-единственной планеты? «Ведь это было бы в высшей степени эффективно!» — считаем мы, принимая «эффективность» за подлинный закон природы. А потому мы неизбежно полагаемся на что-либо проверенное, надежное, на то, что уже однажды доказало себя на практике, и инстинктивно избегаем всего нового, неизвестного. Мы боимся изобретений, которые могут не оправдать наших надежд, мы боимся открытий, которые окажутся бесполезными (спрашивается, а нужна ли нашему обществу наука, ведь она тоже не может принести гарантированной прибыли?). Мы отвергаем любые варианты, в которых не уверены. Мы боимся ждать развития событий, а стремимся диктовать свою волю обстоятельствам. Мы словно спешим оборвать все «лишние» цветы, оставляя два-три, которые распустятся под нашим присмотром.
Если бы люди во всем и всегда полагались лишь на самые эффективные решения, вряд ли они пустились бы открывать новые миры, вряд ли покорили бы Сибирь или достигли бы Америки, вряд ли посвятили бы всю свою жизнь изучению редких растений или поискам фундаментальных законов физики. Что эффективного в плаваниях Колумба, странствиях Пржевальского или экспедициях Амундсена?
Здесь тоже — только по-своему — проявляется великий принцип эволюции: щедро тратить, дабы получать в избытке. Дающему, поистине, воздастся сторицей. Природа живет, не скупясь, и тратится, не сдерживаясь. Только благодаря этому жизнь на Земле продолжается вот уже многие сотни миллионов лет.
И под неизменное, как свет и тьма — «Двери закрываются», — или под шум толпы, вытекающей со мной из метро, или под мерные удары курантов, или под шелест первых зеленых листочков в лесах (у нас ведь тоже есть свой праздник: «Идет-гудет Зеленый Шум... Как молоком облитые, стоят сады вишневые, тихохонько шумят»), я произношу свои здравицы, мерно бубню их, как «Ом мани падме хум»:
