Знание-сила, 2005 № 12 (942) - [19]
А надо ли корректировать душу?
— Следует ли из этого, что индивидуализация и агрессивность связаны?
М.Ж.: Конечно. И не только в традиционных культурах. Я сама с этим столкнулась, когда занималась консультированием в школах. Есть такая Пироговская школа, основанная о. Александром Менем. Там позволяли пробовать, экспериментировать. В конце 80-х — начале 90-х годов, когда у нас была волна революционных преобразований, там объединились интеллигентные родители, чтобы не дать так называемым профессиональным педагогам — страшнее зверя у нас нет — воспитывать их детей. Начали, естественно, с начальной школы: предоставили детям возможность свободы, как они ее понимали, — свобода была тогда важнее всего. И почему они ко мне обратились? В смысле развития мышления, творчества, игр у этих детей все получалось замечательно. У них было все, что только можно придумать: они писали стихи, рисовали, ставили спектакли. На самом деле получалось, что дети потрясающе талантливы. Но взрослые совершенно не могли справиться с детской агрессией. Едва провозгласили, что каждый ребенок уникален, индивидуален и позволили ему самому активно участвовать в его собственном развитии, с агрессией не стало никакого слала. А давить на детей, возвращать их в авторитарное состояние тоже не могли. И вот тогда-то оказались нужны специалисты.
— Эта плата возросшей агрессивностью за индивидуализацию, кажется, очень похожа на то, что в постсоветскую эпоху стало происходить у нас в масштабах всего общества. Не отсюда ли тоже потребность в психотерапевтической поддержке?
М.Ж.: Безусловно. Общество, ставшее свободным и подчеркнувшее ценность и значимость индивида, оказалось вынуждено обрастать специальными техниками для коррекции поведения, для того чтобы коммуницировать друг с другом, не причиняя друг другу вреда и не ущемляя индивидуальное развитие друг друга. И специалистами, которые должны этим заниматься.
И если мы все-таки сможем немного продержаться так, чтобы ценность каждого человека у нас повысилась (потому что, к сожалению, для нашего общества и государства жизнь человека не значит ничего, это доказано многократно, и никаких иллюзий тут не должно быть), то бороться за это может только, грубо говоря, каждый сам за себя, не растворяясь в сообществе. Не отдавая никому права на то, чтобы распоряжаться, по крайней мере, его душевным состоянием. И вот тут мы, психотерапевты, — идеологические форпосты, проводники индивидуализма. Может быть, я. конечно, преувеличиваю, но, думаю, только чуть-чуть. Потому что для психотерапевта уникальность и ценность одного человека — это, если хотите, идеологическое противостояние тому, что нам постоянно навязывают. До сих пор вся психотерапия, все воспитание вписывали человека в коллектив. При этом его ломали через колено, как угодно обтесывали — и тем не менее людям было комфортно именно внутри коллектива: они чувствовали себя защищенными. Естественно, кому-то это не нравилось, кто-то сопротивлялся, отстаивал свою свободу. И вот прежнего коллектива — силы, действительно способной ломать и уничтожать — больше нет. Но лишившись этой силы, наши люди стали себя чувствовать неуютно и беспомощно: она одновременно, между прочим, и защищала. А теперь, получается, ты уже вроде бы совсем никому не нужен. Но ты нужен психотерапевту!.. И вы еще спрашиваете, откуда такая востребованность психотерапии всех мыслимых видов.
В нашей стране сейчас вообще весьма велика потребность в самодостаточности. Люди уж очен ь зависимы, начиная с эмоциональной зависимости от матери. Это — тяжелый груз, особенно у мужчин. Кроме того, сильна зависимость от вбитых с детства ограничений. Обеспеченные, преуспевающие мужчины идут к психотерапевтам с тем, что они добились всего, а полноценного восприятия жизни у них нет. И приходится возвращать людям их же собственные чувства. Им вбили, что на чувства надо наступать, что мужчина не должен расстраивать^ ся, жаловаться... В результате он так зажат внутри себя! А без этих так называемых отрицательных эмоций не может быть ни наслаждения положительными эмоциями, ни вообще душевной глубины. Все это взаимосвязано. И когда человек меняется в эту сторону, становится самодостаточным, способен сам решать свои проблемы — нам не надо большего подарка.
От самого человека, который приходит к психотерапевту, требуется душевная работа, на нем лежит ответственность. Человек сам определяет, какая ему нужна система психотерапии, какие способы ее: либо психоанализ с очень медленным, неторопливым движением, где он зато полностью свободен в своих мыслях и воспоминаниях, либо немедленная помощь, потому что у него очень болезненная проблема и он не может ждать пять лет, пока она разрешится, ему сейчас надо.
Но, во всяком случае, любая психотерапия — это не зомбирование и не таблетка от головной боли. Она всегда предполагает совместную работу, коммуникацию. Поэтому естественно, что современные психотерапии, которые придают большое значение именно языку, коммуникации, выигрывают в скорости. Ведь коммуникация — это не только слово, а вообще все: любые отношения, любое взаимодействие, даже простое нахождение рядом — мы же каким-то образом подстраиваемся к ощущению. Иногда подстройка бывает настолько сильна, что образ, который возникает у клиента, видишь и чувствуешь раньше, чем он его назвал.
