Знание-сила, 2005 № 12 (942) - [18]
Это не только косность, я бы сказала, хуже — это агрессивное сопротивление. Да, есть много талантливых людей, до сих пор еще есть неплохие школы. Я бы не сказала, что сильные, но свои позиции они сохраняют. Детская психология, например, все-таки обшепризнанная в мире; психология развития, нейропсихология — наиболее сильные у нас школы. Там до сих пор еще что-то происходит: смена учеников, продвижение науки. В остальных областях — некие не развивающиеся системы идей, которые и теориями трудно назвать. Это — недотеории, которые приобрели характер полурелигиозных аксиом. Не дай Бог оспаривать теорию деятельности в Московском университете! Сколько можно твердить одно и то же и заклинать всех священными именами Выготского, Леонтьева?.. Ну, Лурия особняком: он-то как раз породил развивающуюся нейропсихологию, которая приобрела мировое имя. А остальные — где они обсуждаются в мире? Живут, как на острове: мы — люди, а остальные — не люди. Просто поразительно. Может быть, это страх своего рода — ксенофобия такая? Казалось бы, пожалуйста, сейчас открыта любая литература. И что? Как будто ни одним языком не владеют.
Естественно, что молодые ринулись прочь. И не только они: сейчас все сколько-нибудь активные, творческие люди либо совмещают практическую работу с академической, либо полностью ушли в практику.
Путь и душевному равновесию может быть и таким...
— А как быть с множественностью предлагаемых на этом рынке психотерапевтических техник? Зачем, грубо говоря, этого всего так много и что это дает?
М.Ж.: Не могу сказать, что в их множестве как таковом есть потребность. Большой прагматической пользы тут нет. Скорее всего, если бы было одно на всех направление психотерапии, в которое бы все поверили, было бы легче. Но получилось иначе. Это, я думаю, надо объяснять историческими обстоятельствами, а часто и просто ситуативными. Собственно, каждая теория личности создает свое практическое направление — то есть психотерапию. Из теории ведь прямо вытекает, как человеку можно помочь, — и вот они вам разные психотерапии. Приходится с этим считаться. В конце концов разнообразие — вообще особенность нашей природы.
Я не взяла бы на себя смелость утверждать, что вот эта психотерапия — плохая, а эта — хорошая. И не могу соглашаться с людьми, которые хают либо психоанализ, либо, наоборот, "быстрые" психотерапии как якобы вредные. Конечно, я очень ценю и уважаю терапии, за которыми стоят серьезные психологические школы.
Но вообще — "пусть растут сто цветов": ведь одному и тому же недугу можно помочь очень многими методами.
И никакого психотерапевта!
... или таким.
— Но это ведь пересадка на здешнюю почву западных, то есть инокультурных моделей поведения и восприятия человека. И отдельный вопрос: насколько эта почва подготовлена? Что бы Вы об этом сказали?
М.Ж.: Да ведь собственных школ в психотерапии у нас просто нет! В психиатрии есть, но психотерапия — совсем другое дело.
Конечно, психотерапия в знакомом нам и популярном нынче у нас виде — плод западной культуры. Но на самом деле в обществе всегда были специальные приемы, чтобы помочь человеку справиться с горем, с травмой, вообще с какими-то объективно тяжелыми ситуациями. Только роль психотерапевтов исполняли, например, священники, то есть специальные люди, которые, между прочим, тоже обучались этому. И вообще люди всегда знали, что, допустим, человека, потерявшего близких, не надо оставлять одного, надо его каким-то образом переключать, отвлекать, говорить с ним, давая возможность выговориться, помочь ему обратиться к хорошим, приятным воспоминаниям, которые лечат. И человек постепенно, со временем, вылечивался. Другое дело, что сейчас для этого находятся специалисты. Но, между прочим, с медициной было то же самое. Века подряд существовали народные способы лечения, а теперь с любой ранкой надо бежать к врачу.
Разумеется, были и до сих пор существуют сообщества, в которых есть формы "психотерапии" без психотерапии. Маргарет Мид в свое время описывала воспитание на Самоа: там вообще нет подростковых конфликтов. Нам кажется, что их природа создала, а там подростки такой стадии вообще не проходят. Хотя у них есть и детство как особое состояние, и, соответственно, выход из него — не только физиологический, но и социальный. Однако он у них не травматичен! Дети там соединяются в сообщества, где под руководством наставников усваивают принятые нормы и традиции общества. В результате — удивительное дело! — они становятся похожи друг на друга даже внешне. У них похожая мимика. И они очень доброжелательны и открыты. У них нет врагов! Это удивительно неагрессивное сообщество.
Естественно, и там есть болезни, травмы, смерти, но общество имеет совершенно четкие предписания, как в таких случаях действовать. Каждый знает, что будет окружен заботой, вниманием и в этом отношении полностью полагается на соплеменников. Если верить Маргарет Мид (а верить ей есть все основания), там в своем роде каждый — психотерапевт.
А вот вам противоположная ситуация, тоже описанная Маргарет Мид. Есть одно небольшое племя в Африке, точно на такой же ступени развития, которое, однако, развивалось прямо противоположным образом: по пути абсолютного индивидуализма. Там каждый мальчик (общество у них существует исключительно для мужчин) едва научился более-менее устойчиво ходить, то есть лет с двухтрех, вместе с отцом участвует в рыбной ловле в лодках. Даже если он ничего не умеет, он все равно находится с отцом постоянно. И хотя эти люди живут в одной маленькой деревне и занимаются одним и тем же — ловят рыбу, — они друг на друга совершенно не похожи. Они очень индивидуализированы. И очень агрессивны.
