Знание-сила, 2005 № 05 (935) - [32]

Сказанное касается материального плана. Перенесемся на духовный, в область культурной антропологии. Там тезис о нашем поражении обретает страшную рельефность.

Когда древний воин побеждал другого, он присваивал оружие убитого, а часто его жену, одежду и имя. Цивилизации ведут себя так же. Захват новых территорий всегда порождал у победителей жгучий интерес к культуре побежденных. Всем известен феномен имперской моды на экзотику. Мода на буддизм и Восток пошла в США после войн в Японии, Корее, Вьетнаме, а на ислам во Франции — с Алжира... Дело туг не в чувстве вины, а в любопытстве, жажде присвоения и использования. Побежденные, конечно, начинают жить по законам победителей, но и победители — особенно если уступают в цивилизованности, что бывает нередко, — начинают дышать другим идейным воздухом.

Победа бывает временной, духовное поражение бывает долгосрочным. С фашизмом как видом культуры в СССР не боролись: считалось, его победили вчистую, стерли в порошок. Всякий, кто вел настоящую полемику, поневоле дорастал до диссидентства: Домбровский, Эренбург, Д. Андреев, тот же Ромм. Боролись скорей с масскультурой союзников. Кажется, хотим бороться и сегодня. Выигрывая в материи, проигрываешь в духе, это как закон. Немецкую трофейную технику — часы, фотоаппараты, бинокли — ценили в послевоенные годы чрезвычайно. Сервизы с двумя скрещенными мечами, пастушки из порцелана, хрусталь... Вместе с чашками в душу мещанства входило восхищение. И единственное, что не удавалось культурно "переварить", — жесточайше табуированный нацизм: мундиры, факельные шествия, свастику. Запрет обычно порождает нездоровый интерес, но сейчас речь о другом. Вместе с множеством пленных, работавших в шарашках и КБ, закладывавших добротные сталинские дома, мосты и секретные лаборатории, левиафан СССР втянул в себя и секретные архивы, и останки Гитлера. Факт присвоения и пассивного усвоения налицо.

С начала 50-х оттаял и пошел набирать силу антисемитизм. Следует учесть: после войны подобные "новации" могли распространяться только сверху. Оттаивание "мифа XX века" — расовой теории — началось в совершенно специфической среде: особые отделы, закрытые архивы, спецслужбы. Официально предав анафеме фашизм и нацизм (NB: но без обсуждения — многих до сих пор вводит в шок просьба описать разницу между ними), вели тайную работу по изучению. Для масс же до 70-х мистика расизма оставалась без преувеличения вещью из иной реальности. Никто не ломал себе голову — кто такие были эти Гитлер, Геббельс, Борман и остальные: недочеловеки, и все.

К сожалению, процесс изучения предполагает какое-никакое понимание. А понять—значит частично простить. Соцлагерь был территорией искусственно остановленного времени. И когда идеологический колпак был снят, увидели, что шевелилось там на дне. Именно в бывшей ГДР, а не в ФРГ расцвел неонацизм, в бывших соцстранах имели место этнические чистки (Югославия) и церкви со свастиками на куполах (РФ). Тому предшествовали дискуссии: можно ли назвать русским писателем человека, имеющего "не тот" пятый пункт. Когда Пушкину будет отказано представлять русскую литературу по причине нечистоты крови, мы придем к кульминации проглоченного некогда яда.

Время шло медленно, но шло. Существуют отравы замедленного действия. Читали фейхтвангеровских "Братьев Лаутензак", вскользь упоминали тайные общества фашиствующих мистиков. Марксистские объяснения не удовлетворяли. Что, в самом деле, может дать формулировка типа: "реакционная идеология мелкой буржуазии". Серьезных исследований практически не издавали. Меньше знаешь — лучше спишь? Осмысливали сами, кустарно. И когда глубоко врезались в материал, стало поздно. В трилогии "Властелин колец" белый маг Саруман пытается узнать о повелителе зла все: врага надо знать в лицо. Но внутренне перерождается под действием узнанного. Увы, прививки от фашизма у нас не оказалось. Тайный часовой механизм, как бомба замедленного действия, тикал в менталитете и активизировался с каждым повторным просмотром "17 мгновений весны". Добротно снятому сериалу принадлежит приоритет введения в оборот новых акцентов. Массовый советский зритель до него никогда не видел столько приличных людей со свастиками на рукавах.

Сегодня все, что касается гитлеровского рейха, — в моде, включая старушку Риффеншталь, которую с помпой встречали в Москве. До войны Германия и СССР были близнецами с обратным знаком: двумя подвидами тоталитаризма. Каждый опирался на свое сверхценное учение. Итальянский фашизм и близкий ему германский национал-социализм не могли объединиться с социализмом нашего типа. Но Гитлер говорил по опыту: "Из коммунистов получаются отличные нацисты". Мутировать один вид тоталитарного сознания в другой может — и быстро. В Италии и Германии 20-х самым многочисленным движением были как раз левые.

Мутацией и была наша послевоенная история. Та война искалечила нас и продолжает калечить. Судьбы целых народов надолго надломились (крымские татары, чеченцы, русские немцы). Мутация строя и сознания — невидимый процесс, не знающий остановки и временных договоренностей. Победитель обязан быть на высоте победы, иначе он не удержится на скользком склоне. Противостояние в духовной сфере — тихое, но безжалостное столкновение моделей миропонимания, которыми неизбежно обмениваются конфликтующие стороны. И в стране, где государственный гуманизм по-хорошему не начинался, "дружба народов" год от года делалась все более пустым бюрократическим лозунгом, а термин "интернационализм" вывернулся наизнанку, став названием нового экспансионизма. Бездуховное исполнение "дружбы" и "равенства" по разнарядке внутри страны разбудило пещерный национализм на всем бескрайнем пространстве республик и автономий. Ответом могло быть только одно.