Знание-сила, 2002 № 11 (905) - [32]
Свое первое изобретение Минц сделал в 1916 году, еще студентом физико-математического факультета Московского университета, – «Устройство для парализования действия неприятельской радиостанции». Германская армия воевала тогда с российской, опираясь на мощь германской науки. Простые, но любознательные советские люди познакомились с такого рода радиоустройствами значительно позже – в 50 – 80-е годы, когда слушать «вражьи радиоголоса» им мешали отечественные «глушилки». Но, как гласит запись в личном деле академика Минца, его первое изобретение «получило широкое применение через 20 лет» – то есть в конце 30-х годов. Очень может быть, что и арестовали его в 1938 году с тем, чтобы он, не отвлекаясь на другие дела, строил соответствующую спецтехнику.
На мемориальной доске, разумеется, не прочтешь, что создатель института ушел из него не по своей воле.
Ситуация была не столь простой в глазах инженера, уверенного в себе. Да, уважаемый академик Сахаров говорит, что «эффективная противоракетная оборона против массированного нападения равносильною противника сейчас невозможна». Вполне академическая фраза. «Сейчас невозможна», но станет возможна, если как следует пошевелить инженерными мозгами и воплотить инженерные мысли в конструкторские разработки. При всем уважении к термоядерному академику, надо все же помнить, что он не радиотехник и что научно-технический прогресс не знает границ.
Тут коротенький дефис в выражении «научно-технический» стоит удлинить, чтобы напомнить: при всем взаимноплодотворном сотрудничестве науки и техники их взгляды на жизнь значительно различаются. В технике главное – конкретная конструкция машины, и полезно предубеждение, что любую задачу можно решить, если как следует подумать над конструкцией. В науке главное – общие законы, отделяющие возможное от невозможного.
Вспомним знаменитую научно- техническую эпопею вечного двигателя. Заманчивая цель с красивым названием – perpetuum mobile – вдохновляла несметное число изобретателей. Однако в 1775 году Парижская академия наук постановила не рассматривать в дальнейшем проекты вечного двигателя: слишком много сил отнимали проверка изощренных проектов и поиск конкретной ошибки. Легко себе представить, как изобретатели-энтузиасты восприняли эту высокомерную попытку академиков, закосневших в своих мантиях и шапочках, административно остановить научно-технический прогресс. Лишь в середине следующего, XIX века появилась научная формулировка этого административного произвола – закон сохранения энергии. И после этого остались те, кому закон не писан, даже закон сохранения энергии, но это была уже их личная проблема, а не проблема науки и техники.
Что-то похожее происходило в конце 60-х годов в советской противоракетной технике. Энтузиасты- конструкторы придумывали новые, все более изощренные проекты, невзирая на мнения некоторых академиков. Назовем их цель «Perpetuum demobile», благо что в русском языке есть слово «демобилизация». В отличие от XVIII века, конструкторам-противоракетчикам удалось внушить энтузиазм руководителям страны, и те вынули деньги из государственного кармана на реализацию проектов в бетоне, железе и электричестве.
Аналогия между проблемой вечного двигателя и проблемой ПРО может показаться надуманной – там фундаментальный закон природы, тут инженерно-экономическая задача. Но аналогия эта хромает меньше, чем кажется. Суть проблемы ПРО определяет закон природы, не менее фундаментальный, чем закон сохранения энергии. Это исторически первый закон современной физики, открытый Галилеем и отвечающий – ни много ни мало – за искривление пространства-времени и расширение Вселенной. Галилей установил – не важно, бросая ли различные шары с Пизанской башни или скатывая их по наклонной плоскости, – что если бы не сопротивление воздуха, то любые предметы падали бы в поле тяготения Земли совершенно одинаково. Напослегалилеевском языке это означает равенство инерциальной и гравитационной масс, на языке послеэйнштейновском – «принцип эквивалентности». А на языке противоракетном это означает, что на самом протяженном – безвоздушном – участке баллистической траектории движение смертоносной боеголовки неотличимо от движения воздушного шарика. В этом была физическая суть проблемы, с которой пытались справиться создатели противоракетных радиолокаторов.
Академик Минц – по своему служебному положению – не только лучше других разбирался в проблемах радиолокации. Он, несомненно, был в курсе высших противоракетных обсуждений и знал о критическом мнении ядерных академиков-физиков. Почему же он, инженер-конструктор, должен был принять сторону физиков, а не своих коллег инженеров?
Была прежде всего простая личная причина. АЛ. Минц и Ю.Б. Харитон были ближайшими и многолетними соседями по лестничной площадке, дружили семьями. В период противоракетных дебатов Минц знакомил Харитона со своим институтом, с работами, которые там велись. Не видно причин, помимо ПРО, чтобы Харитон, при его занятости, тратил бы время на знакомство с областью, которой сам никогда не занимался.
