Знание-сила, 2000 № 12 (882) - [43]
Другие два типа смешанных стратегий (3 и 4) скорее можно найти в этносоциологии, например, в описанных Маргарет Мид типах социализации на Самоа и в племени манос. В первом случае успешное выживание обеспечивается тем, что каждый лично принимает и глубоко воспринимает обычаи, традиции, нормы и ценности сообщества на Самоа; это приводит к удивительной похожести членов общества друг на друга и к необыкновенной дружелюбности как к своим, так и к чужим. Во втором – мальчики приходят в общество взрослых через тесную связь с отцами, начиная с самого раннего детства; в результате очень сильная индивидуализация мужчин племени с высокой агрессивностью и конкурентностью. Интересно, что все манос очень непохожи друг на друга и внешне.
Искомой гармонии как личностного переживания можно добиться и через слияние с «похожими на меня», и путем индивидуации, понимаемой не как выделение из массы, а как поиск «самости» (self, selbst), по терминологии К. Юнга. В России в далеком и недалеком прошлом первый путь к успеху не просто преобладал, но был основным для подавляющего большинства. Это была основная стратегия, и именно в этом смысле социализация кончилась. Она больше не приносит успеха, не приносит и переживания успеха («я со всеми»).
Социализация «кончилась» не сегодня и даже не вчера. Кульминацией ее как стратегии успеха стали знаменитые шестидесятые годы. Поразительное по масштабу уподобление единым ценностям, нормам этическим и эстетическим, одновременное зарождение и стремительное распространение коммунарских движений, литературно-политических журналов с огромными тиражами, авторской песни и т.д. – но одновременно борьба с мещанством, пошлостью, установление на всей территории культурно-нравственной монополии. Все это оборачивалось апофеозом честной бедности, навязыванием высоких эстетических критериев. По всем критериям – торжество социализации над индивидуацией.
Теперь вспомним о … «настойчивости ноги». Если нет собственного потенциала или он не так высок, как задается общей планкой, есть резон поднять ногу вместе со всеми и держать ее как можно дольше, хотя остальные уже давно ее опустили. И приходят по ночам, и снова бегают в лабиринте, и снова ищут то, чего там давно нет. Хороший пример – судьба «романтического» политика первых лет перестройки Э. Памфиловой. Она не понимает, почему не получается сейчас то, что получалось Шлет назад.
Социализация как высшая стратегия успеха стала отказывать уже в семидесятые годы. На тотально-обобщенных ценностях продолжали настаивать как интеллигенция, так и государство: хотя каждая сторона настаивала на своем, каждая стремилась сделать «свое» тотальным. Практически невозможно стало эффективно уподоблять себя другим. По отношению к тотальным нормам в диссидентах оказались массы – не потому, что им хотелось эти нормы нарушить, а потому, что не нарушать их было невозможно. Мне приходилось писать об этом на материале школьной социализации, где это было доведено до абсурда (М.С. Жамкочьян. Чего же мы хотим от школы на самом деле? – «Знание – сила», 1992, № 4). В замечательно точном фильме «Полеты во сне и наяву» человек вытолкнут в диссиденты со всех сторон (из семьи, из заведенного порядка, из интеллигентского окружения). Что-то вроде кошмара: просыпаешься утром, все похожи, а ты не похож!
Откат в сторону другого полюса – индивидуации – начался тихим замиранием внутри себя, замуровыванием, отказом от поиска смысла в бессмысленном, новым ощущением себя вне интеллигентского контекста, ориентацией не на внешнюю оценку, а на внутренний голос. Это – Венедикт Ерофеев с его «Москва – Петушки», Кира Муратова, начиная с «Долгих проводов», Людмила Петрушевская, это целый мир замурованных в себе людей. Но с них начинался конец социализации, и именно здесь мы попадаем в русло движения постсовременной цивилизации – к индивидуации.
И надо сказать, что на частном уровне это уже хорошо осознано. Люди довольно четко формулируют то, что они хотят: «Почувствовать себя», «Почувствовать свою значимость», «Полноценно жить и чувствовать». Вы почувствовали, какое слово становится ключевым?
Андрей Никонов
Могила Одина
Знакомо ли вам имя Одина? Нет? Даже не интересуясь специально историей и культурой Скандинавии и временем варягов, вы, вероятно, вспомните песнь варяжского гостя из оперы «Садко» Н.А. Римского-Корсакова: «О скалы грозные дробясь, стремятся с ревом волны… велик наш бог Один…»
Боюсь, что знания об этом божестве для большинства из нас тем и ограничиваются. До недавнего времени автор в этом отношении не составлял исключения – до тех пор, пока не заинтересовался всерьез одним из островков в Балтийском море, примечательным ныне тем, что он необитаем, в недавнем прошлом – тем, что входил в число секретных объектов, а еще ранее – лишь тем, что ничем особенным не отличался.
Однако, оказывается, вот уже скоро 1000 лет над ним витает дух великого божества. Odensholm – островок Одина, верховного бога древних скандинавов: согласно легендам, именно здесь находится его могила.
