Знание-сила, 2000 № 09 (879) - [41]

Анализируя работы советских исследователей российской государственности Авреха, Чистозвонова, Шапиро, Покровского, Троицкого, Сахарова, Бахрушина, Виппера. Зимина, Скрынникова, Маковского. Носова и многих других, Янов приходит к выводу о «евразийско-марксистском вздоре», господствующем в них. Этот политически заказанный вздор оправдывает самодержавие (неограниченность власти) как историческую необходимость и специфику России. Автор анализирует мысли о России зарубежных исследователей разных эпох: XIX век – Гегеля, Маркса, Энгельса, и XX век – Тойнби, Виттфогеля, Пайпса, Валлерстайна и других и приходит к выводу, что они опираются не столько на объективное исследование исторической реальности, сколько на давно сложившиеся на Западе стереотипы и мифы в оценках России. Создавая собственный взгляд на историю России, Янов пытается возродить традицию великих русских мыслителей и оппозиционеров XV-XV1I веков Вассиана Патрикеева, Андрея Курбского, Юрия Крижанича.

Значение историографической революции историка трудно переоценить – она впервые вооружает либеральное движение России знанием того, что оно имеет почвенное происхождение. Можно сказать, что благодаря Янову либеральная интеллигенция в России впервые начинает понимать, откуда и зачем она, осознавая себя как русское явление, перестает считать свой европеизм чем-то чужеродным, чтобы не сказать антипатриотическим.

Что из этого следует?

Нет сомнения, что зверства Грозного, первого самодержавного революционера (как, впрочем, и последнего – Сталина), коренятся в той же культурной генетике, сказал бы я, русской государственности, что и либеральный европеизм Ивана III. И Янов подробно останавливается на этой роковой двойственности исторических корней русской политической культуры. Нам, однако, важнее сейчас другое.

Доказав европейское происхождение России, опровергнув миф о слабости ее европейской традиции, историк, по существу, совершил открытие, имеющее не только теоретическое, но и вполне актуальное значение для нас сегодня. Мало того, что он впервые ответил на целую серию исторических вопросов, которые никто до него не додумался даже задать. Он объяснил нам, например, откуда взялся европеизм Петра. Или откуда никогда не исчезавший в России феномен русских европейцев – от Вассиана Патрикеева или Максима Грека в XVI веке до Пушкина, Тургенева, Чехова или Владимира Соловьева в XIX. Или происхождение русского диссидентства – от Андрея Курбского до Андрея Сахарова.

Но тревожные вопросы, которые ставит перед нами создающаяся трилогия Янова, еще актуальнее. И в первую очередь главный из них – об удивительной неэффективности русского европеизма. Почему русские европеисты оказались неспособны на протяжении стольких поколений преодолеть самодержавное рабство, затянувшееся в России на столетие дольше монгольского? И как связана продолжительность этого второго ига, если хотите, с господством тех самых опасных мифов, которые опровергает Янов? И как преодолевать нам эти мифы сегодня, чтоб не угодить под еще какое-нибудь, третье иго?

Думаю, что после работ Янова именно эти вопросы и должны оказаться в центре внимания нашей исторической науки и политологии. Думаю, именно эти вопросы о них более всего и волнуют Янова, именно он хлопочет как Его книги – не академическая наука, это тот тип анализа судьбы России, который каждый член нашего общества производит для себя каждый день и который является для него одним из жизненных ориентиров в его повседневности. И для самого Янова в первую очередь.

С тех пор, как я оказался вовлеченным в деятельность, связанную с изданием книг Александра Львовича, у нас установилась с ним деловая переписка, в которой мы обсуждаем научные вопросы. В одном из писем я высказал мнение, что длительность самодержавного ига в России стала результатом склонности российского общества к абсолютизации ценностей как поиску формы статики. В этой связи Янов в письме весной этого года, давая оценку перспективам России, написал (я привожу эту цитату, потому что изъял из нее все личное):

«Были в мире примеры отказа нации от державности? Были. Лучший из них Англия, в имперских владениях которой еще не так давно никогда не заходило солнце. Были и примеры развенчания мифологии – Франция и особенно Япония и Германия. Но первая – родина рационализма, а последние прошли через такое «национальное самоуничтожение», которого я никому не пожелаю (Америка, напротив, случай, когда мифология на наших глазах начинает, похоже, одолевать рациональность). Будь у меня школа, ученики, студенты, я ориентировал бы их на изучение иностранного опыта под этим углом зрения. Во всяком случае никто в мире еще ничего подобного не делал. У Вас в Москве больше в этом смысле возможностей.

Но научиться учиться на чужом опыте – лишь одна сторона дела. Другая в том, чтоб учиться на собственном. В том, чтоб поколение, которое сейчас на студенческой скамье, оказалось способно извлечь роковые уроки из опыта России. Понять, что ее европейская субстанция сегодня бесконечно слабее евразийской. И потому преодоление этой изначальной двойственности требует экстраординарного усилия – не только интеллектуального, но и популярного, пропагандистского. Главы из «Истоков»… на это и направлены. В них, как я вижу, целая agenda (программа. – А.Д.) изучения русской истории заново.